Дождливое лето 1976 года

Автор: Михаил Глебов, октябрь 2003

[...] Именно благодаря упорному ведению "календарей погоды" я хорошо запомнил, каким выдался 1976 год. Зима была не слишком холодной - кроме Нового года, когда мы в трескучий мороз волокли елки с ярмарки в Лужниках. В середине февраля температура поднялась до нуля, небо намертво затянуло хмарью, снег чернел и медленно таял; именно в таких промозглых условиях мы осматривали Киев. На Благовещение (7 апреля) все тучи вдруг уплыли, температура подскочила до двадцати, остатки снега мгновенно стаяли, и мы говорили между собой, что летом надо ожидать новой засухи (которые за 1970-е годы всем успели надоесть). Однако 26 апреля, в день рождения тети Вали, который мы отмечали в ее новой квартире, пришло обложное ненастье, градусник вновь опустился до десяти и так застрял.

С этих пор и до ноябрьского снега над Москвой шел непрестанный тягучий дождь, ради разнообразия чередующийся с мощными ливнями. Температура едва дотягивала до двадцати, и горожане редко расставались с зонтами и осенними куртками. Обилие влаги привело к тому, что листья деревьев выросли вдвое шире, чем обычно, и некоторые липы напротив наших окон украсились подлинными лопухами. В дождь и стужу я сдавал треклятые июньские экзамены за восьмой класс, сразу после которых отец перевез нас с дедом на дачу. В июле стало проглядывать солнце, зато и ливни приняли характер невиданных доселе потопов, так что наши участки сплошь заливало трижды.

Впервые эта напасть посетила товарищество летом 1974 года, когда знойные недели обрывались настоящими ураганами. Большая Дренажная канава, наглухо заросшая травами и кустарниками, вследствие этого имела небольшую пропускную способность и по всякому поводу выходила из берегов. Тогда пострадали все "нижние" участки до самой калитки. Люди не могли сойти с крыльца даже в сапогах, течение размывало грядки и, наоборот, наносило невесть откуда всякую дрянь; как по волшебству исчезли кучи песка и дорогих удобрений; из выгребных ям бесстыдно выплывало все содержимое. Тщетно правление сзывало людей на субботники: мужчины, закатав штаны, ковыряли лопатами илистое дно канавы, а назавтра очередной потоп изглаживал все их труды. Тогда заговорили о необходимости привлечения тяжелой техники, чтобы кардинально углубить дно; но тут настала осень, а следующий 1975 год выдался знойным и засушливым, и все инициативы сами собой затухли. А зря.

Из трех великих потопов 1976 года мне больше всего запомнился второй, случившийся 19 июля и далеко перекрывший все прежние ужасы. Два дня до того лил умеренный дождь; сам по себе он не мог привести к затоплению, но он перенасытил влагой почву, так что она уже больше не могла впитывать и тем убавить поверхностный сток. На третий день хляби небесные разверзлись во всю свою мощь; дикий тропический ливень хлестал с рассвета и часов до пяти вечера. Именно этот выходной мы выбрали для кардинальной травли разведенных дедом клопов в московской квартире; машина с зажженными фарами еле продиралась сквозь дождевую пелену.

Когда же к вечеру мы с победой вернулись назад, в товариществе царил содом. Мутные бурлящие потоки стремились вдоль придорожных кюветов, широко разливаясь в стороны перед каждым мостиком. Группы озверевших садоводов, спасая свои грядки от размыва, бродили по улице и, не спрашивая разрешения хозяев, крушили эти мостики шанцевым инструментом. Хотя в 1974 году я, несмотря на сопротивление родителей, неплохо прочистил кювет под нашим гнилым бревенчатым мостом, он до такой степени ушел в землю, что создал на канаве главное препятствие - и был раскидан вокруг по бревнышку. Отец, увидев такую картину, лишился дара речи. По правде говоря, ему следовало благодарить ополоумевших соседей за ценную помощь: ведь они сделали за него часть работы, которая все равно стояла на очереди. Весь наш участок был сплошь покрыт водой, которая не успевала стекать по кюветам, но глубина, к счастью, не превышала щиколотки. Через два месяца, сочинив взволнованное стихотворение о победе над дедовыми клопами, я прибавил несколько строф и о потопе:

Мы тогда еще не знали,
Что на даче был потоп,
Что уже в его начале
Весь участок наш утоп,

Что вода чулан залила,
Переполнила сортир,
Всю равнину затопила,
Изменив привычный мир;

Мы не знали, что соседи,
Учинив неправый суд,
Точно дикие медведи,
Мост по щепкам разнесут…

Надев резиновые сапоги, мы со Светой ринулись обследовать положение нижних участков. Линия, круто сбегая вниз от нашего сада, подводила к кромке воды, которой была затоплена вся местность до самого леса. Аккуратно промеряя ощупью глубину, мы смогли подобраться к Дренажной канаве. Здесь уже чувствовался напор течения; фарватер бурлил, неся на гребнях клочья травы, ветки деревьев, какие-то деревяшки и мелкую утварь. В доме Щальевых вода подступила к порогу, но не смогла залить комнаты; Шапкины же, поселившиеся в самом низком месте товарищества, загодя удрали пережидать беду к Кукиным, оставив свое жилище на милость стихии. Позже, когда уровень воды немного спал, мы с трудом перебрались через фарватер к лесу, в котором мог бы плавать дед Мазай. К счастью, небо расчистилось, и на протяжении всего следующего дня вода медленно сдавала позиции, оставляя после себя липкую черную грязь. Вследствие такой катастрофы в правлении наняли мощный экскаватор, который наконец-то прочистил русло канавы и заодно разгромил своими гусеницами прибрежные садовые участки.

Заканчивая разговор о погоде, замечу еще, что ненастье так и простояло до самой зимы. Урожай в то лето был плохой, ягоды отличались водянистостью, а клубника большей частью сгнила на корню. Кроме того, шквалы ветра, которыми обычно сопровождались ливни, поломали в товариществе много яблонь. А первый снег закружился уже в двадцатых числах сентября.

Ясно, что по такой погоде мои возможности творить в саду что-то великое были сильно ограничены. Большей частью я сидел в полутемной комнате с книжкой в руках, или поднимался в мансарду читать старые журналы, или вразумлял деда насчет Куликовской битвы, или играл со Светой и Таткой в карты, причем из-за стужи Татьяна Федоровна обыкновенно приглашала нас в дом.

Остатки июня были посвящены завершению расчистки хозчасти. Никакого интереса это действие для меня уже не представляло, но я не мог бросить работу на половине. Затем на расчищенном месте отец возвел новые "загоны" для компоста и удобрений. Тогда, не видя для своих богатырских сил достойного поля деятельности, я объявил родителям о намерении разгромить сарай внутри и привести к порядку весь содержащийся там хлам. Поскольку спорить со мной было бесполезно, а хлам действительно нуждался в разборке, родители пошли на компромисс, предложив сделать эту работу всем вместе. Я обрадовался такому единодушию, доколе не понял, что истинной его целью было связать мне руки и по большому счету оставить все как есть. Однако и в таких условиях мы отбраковали целую гору физически непригодных вещей, особенно пустых жестянок и окаменевших от сырости удобрений; мы складывали их в ведра и тащили на руках в дальний конец товарищества на свалку. Можно лишь удивляться, почему отец не использовал для этих перевозок машину; впрочем, говоря о поступках родителей, вряд ли разумно задаваться вопросами "почему".

Так или иначе, сарай был приведен к относительному порядку. Внутри мы ободрали пришедшие в негодность обои и взамен оклеили стены газетами; снаружи мать выкрасила стены масляной краской, вследствие чего сарай из зеленого превратился в синий. Затем отец храбро предложил заменить старый рубероид на крыше; мы съездили за новыми рулонами на лесобазу и, дождавшись перерыва между дождями, произвели добротный ремонт. Тут я придумал новую забаву: залезать на крышу сарая по лестнице и спрыгивать оттуда, с высоты 3 метров, в мягкую траву. Все-таки, во избежание травм, родители отговорили меня от этой затеи.

Развивая наступление, мы вторглись в переполненные хламом чуланы мансарды, вытащили все пожитки наружу и ликвидировали еще много негодных вещей (хотя лично я ликвидировал бы вдесятеро больше). Характерно, что несмотря на присутствие деда, лежавшего как раз внизу, расчистке подвергся и чулан Ларионовых; впрочем, родители уже смотрели на Алексея как на живой труп и не видели необходимости спрашивать его разрешения. В следующем году, ссылаясь на его немощь, они просто откажутся перевозить деда летом на дачу, а его комнату явочным порядком отремонтируют и передадут мне.

Вспоминается моя первая в жизни "серьезная" покупка удобрений. В июне отец, по моему предложению, сколотил дощатые выгородки для песка и навоза, а навоза-то и нет: все остатки я прошлой осенью перекидал на новый огород. Вот наступили будни, копаюсь я один на участке и вдруг слышу, как по Линии нарастает шум самосвала. Значит, едет какой-то колхозный прощелыга, решившийся сбыть свой груз "налево"; как правило, это либо песок, либо один из видов навоза - конский (со щепками от подстилки), коровий, свиной (самый вонючий) или даже фекалии. Садоводы, едва заслышав шум мотора, бросают свои дела и сбегаются на мостики; бегу и я. Действительно, от Централки движется громадный самосвал с тремя-четырьмя тоннами коровьего навоза; он уже поравнялся с мостиком Кукиных, и я слышу, как торгуется Ренат:

- Почем машина?
- Тридцать пять рублей.
- Эй, сбрось десятку!
- Нашел дурака.
- Ну и езжай дальше!
- Так что, не возьмешь по тридцать пять? - все-таки огорчается водитель.
- Я возьму по тридцать пять! - неожиданно для самого себя храбро вступаю я. - Сгружайте сюда на мост!

Ренат, приоткрыв рот, таращится в мою сторону. Водитель, победно смерив его взглядом, разворачивает на узкой дороге машину. Я же, похолодев, вспоминаю, что у меня в кошельке, нерегулярно пополняемом родителями, может попросту не оказаться такой значительной суммы. "Ну и черт с ним! - испуганно думаю я. - Займу тогда у Черниковых, они дадут." Вот тяжелая махина, едва не обрушив колесами край кювета, со скрипом начинает поднимать кузов; первые крупные комья срываются сверху; и вдруг настежь откидывается весь задний борт, и черная, дурно пахнущая лавина неостановимо обрушивается на мост, в канаву, в ближайшие кусты рогозы. Я между тем лечу в комнату… где кошелек? - и, торжествуя, достаю оттуда целых сорок рублей. Хватило! Шофер уважительно сдает обратно пятерку, возвращает на место кузов и с ревом удаляется прочь, а я ошеломленно стою у подножья пахучего конуса, прикидывая реакцию родителей. Сзади между тем подступает Ренат и вкрадчиво обращается:

- Миша, ну зачем тебе столько? Давай делить говно пополам!
- Нет, - решительно отвечаю я, - мне оно все самому нужно!

Со своих мостиков уже наползли и Парамоновы, и Горькушины, и Черниковы - полюбоваться на такую смелость. Татьяна Федоровна подмигивает прочим: вот, мол, уже совсем вырос, сам дерьмо покупает! А я, вооружившись лопатой, опрометью перекидываю край кучи с дороги, чтобы освободить минимальный проезд. Вечером у подножья душистой горы озадаченно мнутся родители: отцу некуда поставить на ночь машину. "Ну, ты даешь!" Переодевшись, Иван включается в освобождение проезжей части. "Ну да ладно, все равно без навоза нельзя". - "Я его сам перетащу в загон! - решительно объявляю я, опасаясь, что родители и тут все сделают навыворот. - Он еще свежий, ему нужно год перегнивать, я его перемешаю с травой из компостного ящика".

Отливка бетонных плит

Теперь, с завершением всех работ в хозчасти, на участке уже не осталось по-настоящему захламленных углов, и я, не зная, что бы еще сделать великого, загрустил. К счастью, отец каждый год высказывал благое желание залить бетоном или выложить кирпичами дорожку до уборной, чтобы не надевать по ночам резиновые сапоги. В самом деле, эта стратегически важная трасса, наглухо заросшая травой, ныряла из лужи в лужу, так что дождливый 1976 год сделал ее настоящей водной артерией. И тут в голове моей вспыхнула идея новой игры: забетонировать все дорожки участка, от важнейших до второстепенных, чтобы сад стал подобен культурному городскому скверу. К тому же этим подвигом был бы наконец утерт нос и Кукиным, и Черниковым.

Воодушевившись, я полез в мансарду и там, под умиротворящий шелест дождя, изобразил в масштабе план участка, покрытый густой сетью шоссейных дорог. Я полагал сделать два типа дорожек: основные шириной 70 см (чтобы на них умещались оба колеса нашей тележки), прочие же - по 40 см. Родители, обнаружив в моем проекте чисто наполеоновский размах, переглянулись и задали вполне естественный вопрос: подумал ли я, во что обойдется одна покупка цемента? Естественно, я об этом не думал и был сильно пристыжен; план тотального бетонирования участка тихо канул в архив, но из этого вовсе не следовало, что работы по устройству дорожек вовсе нельзя начинать. В конце концов мы пришли к компромиссу, договорившись, что сперва я забетонирую главную дорожку до уборной, "а там видно будет". ("Там" уже подступала осень.)

Но я, хорошо помня бетонирование дорожек родителями в 1969 году, не желал повторять их ошибки. Тогда они (1) залили бетон слишком тонким слоем, вследствие чего он на следующий же год раскрошился, (2) не разбили общую ленту дорожки на отдельные плиты, что также неизбежно ведет к температурным и усадочным трещинам, и (3) не использовали арматуры. Поэтому я решил (1) заливать бетон слоем 5-6 см, (2) притом отдельными плитами, и (3) усиливать эти плиты какой ни есть арматурой. Применительно к простым садовым дорожкам это, конечно, было расточительством; но главная моя ошибка заключалась в том, что я решил не отливать плиты прямо на дорожках, а создать подобие бетонного завода в хозчасти: пусть, мол, они там затвердеют, а потом уже я перенесу их, готовые, на место. Ибо заливка бетона прямо на дорожку заставила бы нас целый месяц ходить вокруг, пока бетон как следует не застынет. Конечно, родители, будучи инженерами, могли бы дать много ценных советов или, по крайней мере, предостеречь от явных ошибок, - но они, как всегда, предоставили мне самому набивать шишки.

Итак, я первым делом отправился за сарай, набрал там гнилых кольев и с большим усердием превратил их в элементы опалубки - планки длиной 40 и 70 см, высотой же 6 см. По моему плану, их надо было крепко сбить гвоздями в рамки и потом заливать внутрь бетон. Затем я дополнительно разравнял лопатой площадку между камином и задней канавой, кое-как замесил крутой цементный раствор и отлил свою первую в жизни плиту! Она вышла синего цвета и невероятной прочности; отец, взглянув, потребовал расходовать по крайней мере втрое меньше цемента. Кроме того, я нашел два плоских железных прута и уложил их накрест в качестве арматуры. Этот первенец - пока бетон окончательно не застыл - был украшен сверху мозаикой из мелких кирпичных обломков: я выложил там цифру "1976", звездочки и луну.

Неприятности начались дальше. Когда через несколько дней я решил снять опалубку, выяснилось, что она намертво пристала к бетону; отдирая ее ударами топора, я серьезно попортил края плиты. Поэтому в дальнейшем я через несколько часов после заливки брал нож и проводил по контуру опалубки глубокие борозды, мешающие склеиванию, да и вообще стал снимать опалубку на следующий день. Но тут, во-вторых, оказалось, что крепко сбитые гвоздями рамки не так-то просто снять. Новое усовершенствование состояло в том, что теперь я вовсе их не сбивал вместе, а подпирал по внешнему контуру колышками и обломками кирпичей. В-третьих, попытка поднять уже затвердевшую плиту с земли выявила, что цементный раствор успел пропитать грунт под ней, который в результате намертво приклеился снизу. Отдирая своего первенца от земли, я обломил у него угол. Тогда из сарая были доставлены большие и прочные лоскутья полиэтилена; я стал наперед подкладывать их в форму, а потом, после затвердения плиты, отдирать от днища. В-четвертых, затея с арматурой провалилась уже потому, что все имевшиеся в хозчасти ржавые железки были в такой степени перекручены и изогнуты, что сами собой не укладывались в пределы довольно тонкой плиты, а выпрямлять их вручную у меня не хватало сил. Правда, отец посулил, что сам это сделает, но тоже ничего не смог. В результате все дальнейшие плиты, кроме первой, так и остались неармированными. Я даже хотел закладывать туда стебли травы, как это делалось в 1971 году при строительстве "плотины", но отец отговорил меня от этой глупости: в самом деле, трава быстро сгниет, и вместо арматуры в теле плиты останутся ненужные пустоты.

Несмотря на все описанные трудности, которые я сам на себя накликал (ибо при заливке бетона прямо на дорожках я бы с ними попросту не столкнулся), за последующий месяц мною было изготовлено около трех десятков плит, и в совокупности они образовали очень существенный штабель. Отец между тем не поленился съездить на лесобазу и привез оттуда несколько тяжелых мешков свежего цемента; я же, в свою очередь, перехватил на Линии самосвал с песком, который и был ссыпан на наш мостик за небольшую цену. Таким образом, сырья мне хватило бы еще на целый год работы. Но тут, во-первых, подошла неизбежная осень, во-вторых, я уже слишком намаялся, ворочая неподъемные бетонные чушки, которые, в-третьих, оказались слишком непрочными - и это по вине отца, ибо он, безрассудно жалея цемент, требовал от меня все больше снижать его пропорцию в растворе (и так, мол, сойдет), доколе новые плиты не стали буквально крошиться в руках. Спохватившись слишком поздно, я проклял свою доверчивость, но уже ничего не мог исправить.

Однако еще важнее оказалось то обстоятельство, что уже готовые плиты было практически невозможно так уложить в ряд, чтобы они образовали хорошую ровную дорожку. Ибо (1) все они были разной толщины и (2) имели очень корявые и выпуклые нижние поверхности. Когда я клал плиту на выровненную землю, она, словно детская качалка, шаталась под ногами с одного угла на другой, и эти углы, при отсутствии арматуры, скоро отваливались. Еще быстрее того же добивались колеса груженой тележки. А идущий человек должен был все время глядеть себе под ноги, чтобы не зацепиться ботинком за выступающий край. Кроме того, последовательно уложенный ряд плит выглядел со стороны до того неряшливо, что мне стало стыдно за свой труд, и я решительно отказался от мысли употребить изготовленные плиты в дело.

Года два все они, сложенные в штабель, зря пролежали в хозчасти. Наконец Иван придумал употребить их в качестве отмостки для дома; я, обреченно махнув рукой, дал согласие, и с этих пор негодные плиты опоясали цоколь, препятствуя его гниению и отводя дождевую воду от подполья. На том все дело и кончилось. А ведь если бы я взялся отливать те же самые плиты не отдельно, в хозчасти, а прямо на дорожках, результат наверняка вышел бы совсем иным; во всяком случае, изготовленного количества плит хватало замостить почти всю дорожку до уборной! Следует помнить, что ошибки бывают мелкие и бывают фундаментальные, решающие; и тот, кто допустил промах второго типа, но не образумился и далее упорствует в этом, заранее перечеркивает весь свой труд.