На поиски Боровского шоссе

Автор: Михаил Глебов, январь 2003

Относительно недалеко от наших участков - километрах в пятнадцати по прямой - находился аэропорт Внуково, где взлетно-посадочные полосы были ориентированы таким образом, что большая часть всех рейсов делала вираж и шла на снижение (либо на подъем) прямо над нашими головами. То и дело с неба доносился рокот, иногда от нескольких самолетов сразу; иные летели высоко, у других ясно различались иллюминаторы, а однажды прямо над нами, едва не сбивая макушки леса, проревел гигантский Ил-18 с четырьмя моторами, словно желая сесть на Централку. Все это серебристо-ревущее полчище неизбежно привлекало мое внимание, в чем меня активно поддерживала мать, в сознании которой самолеты были тесно увязаны с приятными и почетными командировками в Алма-Ату. Ибо для Риты, как мы уже видели, на целом свете существовало лишь то, что напрямую касалось ее персоны.

В результате около 1970 года мы по ее инициативе раза два ездили "смотреть самолеты". Мы доезжали по Можайке до Одинцово, и дальше поперечная дорога (подобная тем, что были в Жаворонках и Малых Вяземах) приводила нас прямо в аэропорт. Оставив "Москвич" в уголке, мы поднимались на второй этаж аэровокзала и даже выходили на открытый балкон, с которого хорошо просматривалось летное поле, вразброд заставленное пассажирскими самолетами, часть из которых медленно увозилась тягачами на заправку, а другие, проглотив всех пассажиров, самостоятельно выезжали боковыми дорожками к взлетной полосе; там, помешкав, они начинали реветь и жужжать, словно злые шмели, потом вдруг срывались с места, пропадали из виду за сараями, и через несколько секунд вновь появлялись над их крышами, уже заметно оторвавшись от земли.

В первый раз, руководствуясь упомянутой туристской схемой, отец слегка заблудился и перед самым аэропортом свернул вправо на узкое шоссе, ведущее мимо дальней границы летного поля. За покосившимся проволочным забором с многочисленными дырами (заходи кто хочешь) рос некошеный бурьян и стояли в металлических горках мощные прожектора, которые зажгутся с приходом сумерек. А между ними - прогал, и видно, что к самому забору подходит широкая, прямая, длиннейшая взлетная полоса и тут кончается. Отец остановил машину точно на ее продолжении. И вот - незабываемое зрелище! - мы видим, как издали на нас разгоняется пассажирский лайнер. С ревом и грохотом, все ближе, ближе, словно немецкий танк на сидящих в окопе пехотинцев, голова невольно втягивается в плечи, вот осталось уже совсем немного, - но тут колеса наконец отрываются от земли, и громадный крылатый цилиндр с оглушительным ревом проносится метрах в пяти над нашей головой. А на дальний конец полосы уже выруливает следующий. "Хватит, поехали!" - нервно сказала мама; отец еще раз справился с картой и точно вывел нас к зданию аэровокзала.

Может быть, тут сказалось полученное мной впечатление или еще какая-то причина, но я взялся за карту и выяснил, что та дорога, на которую мы случайно заехали, была Боровским шоссе, которое тянулось параллельно новейшей Киевской автостраде тем же порядком, как наша Можайка дублирует Минскую автостраду. И у меня возникло необъяснимое навязчивое желание - проехать с отцом по этому шоссе от города докуда получится и, таким образом, "исследовать" его.

Здесь я сразу должен высказать свой сегодняшний взгляд на "проблему" дублирующих друг друга подмосковных шоссе. В Главе*** уже говорилось о стремлении советских властей провести стратегические дороги мимо существующих населенных пунктов, чтобы в случае войны (а) не вынуждать колонны техники пробиваться сквозь тесноту улиц, и (б) чтобы уберечь магистраль от ядерных ударов противника по этим пунктам. Между тем старые, еще дореволюционные дороги естественным образом шли от одного городка к другому, а в промежутках вдоль них сами собой возникали деревни - торговые и ямские. Поэтому когда поток машин дальнего следования был искусственно направлен по обходным автострадам, обслуживание местных интересов осталось за прежними дорогами, которые вследствие этого также поддерживались в приличном виде. Ясно, что степень "приличности" их вида напрямую зависела от того, сколько населенных пунктов они обслуживали и в какой степени реально были нужны.

В этом отношении Можайке, пожалуй, повезло больше всех исторических подмосковных трактов. Во-первых, на ней или возле нее находились такие относительно крупные города, как Одинцово, Голицыно и Звенигород, не беря множества сел. Во-вторых, Можайка обслуживала обособленную полосу местности, отрезанную от Минского шоссе линией Белорусской железной дороги, а от Волоколамского - рекой Москвой (Успенское шоссе для движения обычного транспорта было фактически закрыто). В-третьих, Можайку, вероятно, поддерживали в приличном состоянии как резервный выезд с правительственных дач Успенского и Барвихи. Там же, где действие этих трех факторов кончалось, т.е. сразу за Голицыным, Можайское шоссе сдувалось, словно воздушный шарик, и становилось глухой и пустынной лесной дорогой.

Что же касается Киевского шоссе, являющегося продолжением длиннейшего Ленинского проспекта столицы, его назначение вполне очевидно лишь для тех, кто никогда не рассматривал внимательно карту. Ибо кратчайший путь в Калугу - первый действительно крупный город на этом шоссе - ведет, как это ни парадоксально, через Подольск, где от Серпуховского шоссе ответвляется та древнейшая дорога западного направления, по которой русские полки ходили воевать с Литвой еще при Иване III. Вот почему магистраль, выходящая из столицы прямо на юг, доселе именуется Варшавским шоссе: то направление к югу, которое теперь кажется само собой разумеющимся, возникло относительно недавно, с присоединением южных губерний, а прежде у нынешнего Подольска экипажи путников круто сворачивали к западу.

Однажды, в январе 1986 года, мне посчастливилось проехать по этому шоссе на рейсовом автобусе почти до Днепра. Варшавская дорога (как важное стратегическое шоссе) была спрямлена, шириной напоминала Можайку и так отсчитывала десятки километров от Подольска через Малоярославец, Рославль и Бобруйск на Брест, недалеко от которого благополучно сливалась с нынешней Минской автострадой. Именно по этой дороге двигались главные силы Кутузова, преследовавшие Наполеона. Именно поэтому единственной серьезной русской крепостью на западной окраине страны был Бобруйск, который устоял и не сдался французам (возможно, Бобруйская крепость стала одной из причин, помешавших Наполеону воспользоваться этой дорогой). Одним словом, мы должны помнить, что из Москвы в Брест в действительности ведут два хороших шоссе, хотя о втором все как будто забыли.

Так вот, в то время, как Варшавское шоссе идет из Подольска прямиком через Малоярославец, где дает ответвление на Калугу, - привычное нашему глазу новое Киевское шоссе описывает широкую дугу, выгнутую к северу, и… приходит в тот же Малоярославец, но с некоторым лишком в километраже, и там передает эстафету существующей старой дороге. Мне говорили, что значение его также чисто стратегическое, как дополнительной артерии, ведущей к западу из Москвы, но прямой необходимости в нем нет. Действительно, на его пути встречаются только два относительно крупных пункта - Апрелевка и Наро-Фоминск, местность же вокруг не слишком обжита и до сих пор изобилует лесами. Интересно, кстати, что именно в районе Наро-Фоминска находится климатический "полюс холода" Московской области.

Новое Киевское шоссе от Москвы до Малоярославца было проложено строго параллельно Киевской железной дороге; но эта последняя в годы Первой мировой войны также, удобства ради, прокладывалась параллельно существовашему тогда Новому Калужскому тракту, который соединял Калугу с Москвой через Малоярославец, древний Боровск и Фоминское (Наро-Фоминск), но, главным образом, обслуживал местные сообщения, потому что ведь не может обширный кусок страны не иметь никаких транспортных артерий и связи со столицей. Я просто хочу подчеркнуть, что значимость этого направления была, мягко говоря, второстепенная. А с постройкой нового шоссе, идущего очень близко к старому, значение последнего и вовсе свелось к нулю. Его - по имени единственного пункта, оставшегося в стороне от новой трассы - назвали Боровским, и теперь оно со всей наглядностью показывает, каким образом умирают старые дороги, объективно отжившие свой век.

Ибо никто не станет специально разрушать шоссе, де-факто вышедшее из употребления. Во-первых, такая работа требует денег, а кто станет ее оплачивать? Во-вторых, всегда сохраняются местные интересы колхозного масштаба: допустим, крестьянам гораздо удобнее добираться до соседней деревни по остаткам существующего тракта, даже заброшенного, чем по грязному полевому проселку. В-третьих, отдельные участки умирающего шоссе внезапно обретают новую жизнь: хороший пример представляет Внуково, транспортная перегруженность которого вынуждает использовать старое Боровское шоссе наряду с новым Киевским, или новый московский район Солнцево, в котором Боровское шоссе неожиданно сделалось главной артерией, по каковой причине и было соединено с прежде тупиковым Мичуринским проспектом. Одним словом, такие шоссе исчезают с карты не целиком, а отдельными участками, так что в результате остается более или менее редкий пунктир.

Как-то раз мы с отцом уехали на день в Москву - стричься, что ли, - а мама осталась на участке. Следующим утром, когда все дела были сделаны и пришло время возвращаться назад, я внес предложение исследовать Боровское шоссе до того места, где оно пересекается поперечной дорогой, идущей через Жаворонки, и по ней добраться до дачи. Отец в принципе не возражал, было лишь неясно, где в пределах города начинается это шоссе, чтобы провести исследование "от истоков". В те годы и Мичуринский проспект, и проспект Вернадского были тупиковыми; где-то из пустырей между ними и вытекало Боровское шоссе. Отчаявшись добиться толку от официальной "схемы" московских улиц, отец принял решение выехать по Ленинскому проспекту на МКАД и, взяв по ней к северу, добраться до нужной развязки. Так мы и сделали.

И вот, наконец, волнующая минута: наш "Москвич" выворачивает с Кольцевой дороги на мост Боровского шоссе. Начало 1970-х годов, на месте нынешнего Солнцева кипит беспорядочная стройка. Шоссе узенькое - только разъехаться встречным машинам, асфальт разбит строительной техникой, выбоины засыпаны белым известковым щебнем. Впрочем, не только выбоины: за чертой Солнцева асфальт полностью сменяется щебнем. Отец едет медленно, шарахаясь от встречных машин: из-под их колес убийственно разлетаются мелкие камни. Хорошо, что движения почти нет. Милая проселочная дорога круто сбегает в ложбины, круто восходит на гребни лесистых холмов. Кое-где по бокам тянутся заштатные деревеньки. Тишина, провинциальный уют, словно за тысячу верст от Москвы. Здесь даже заборы похожи на украинский тын, только что без горшков, за ними буйно желтеют подсолнухи. Отец пророчески замечает, что по такой дороге мы вряд ли уедем далеко.

Вдруг снова является асфальт: мы возле Внуково. Пересекаем ту дорогу, по которой прежде ездили в аэропорт через Одинцово, проезжаем памятное место у окончания взлетной полосы, но ветер переменился, и самолеты заходят с другой стороны. Наконец летное поле остается позади, и мы утыкаемся в развилку: с равной долей уверенности можно ехать налево и направо. Крепко подумав, я указываю влево; через километр этот аппендикс выходит на Киевское шоссе. Отец разворачивается, выбираем другой вариант, путь крутит через деревню, пересекает Киевскую железную дорогу… еще немного, и он выходит на Минское шоссе. Я в недоумении чешу в затылке: куда же девалось само Боровское шоссе? Припоминаем, что в той деревне ответвлялась разбитая улица, даже с телеграфными столбами, по которой мы не поехали, польстившись на хороший асфальт. Конечно, это было искомое шоссе, других вариантов попросту нет: мы добрались до того участка древнего тракта, который реально стерт с карты, хотя пеший путешественник или велосипедист способны нащупать старую трассу. Гм… но ведь не возвращаться же! - понуро едем с отцом на дачу.

Прошло немного времени, и я выдвинул новое предложение. Известно, что дороги, связывающие Можайку и Минку в Жаворонках и в Малых Вяземах, тянутся дальше как минимум до Киевского шоссе; следовательно, они заведомо пересекают и Боровское. Надо отправиться через Вяземы, отыскать поворот, доехать по Боровскому шоссе до дороги, что идет через Жаворонки, и по ней вернуться домой. Тут моим проектом заинтересовалась даже мама; мы сели в "Москвич", проехали через Вяземы, за Минским шоссе пошли сплошные военные городки, я напрасно крутил головой в ожидании поворота, вот уже переезд Киевской железной дороги - и мы выезжаем на Киевское шоссе чуть дальше Апрелевки. Отец пожимает плечами и гонит по широкому асфальту до поворота на Жаворонки. Тут я опять кручу головой… вновь переезд Киевской железной дороги… и хорошо знакомый перекресток с Минским шоссе. Заезжаем в Жаворонки за продуктами и возвращаемся домой ни с чем.

Здесь еще следует добавить, что в 1980-х годах, уже вполне взрослым человеком, я повторил тот же маршрут на велосипеде - это был мой самый дальний выезд, в процессе которого я смертельно устал, а у велосипеда раздробился какой-то подшипник, так что от Жаворонок я вынужден был вести его рядом с собой. Но и здесь, при скрупулезном осмотре местности, с заездами в каждый подозрительный тупик, я не обнаружил никаких следов старого тракта.