Анатомия человеческих хобби

Автор: Михаил Глебов, ноябрь 2002

Когда человек принимается с увлечением делать нечто, и мы желаем понять причину, - самое последнее, что нам нужно сделать, - это спросить о причинах его самого. Ибо увлеченный непреобразованный человек всегда действует в ослеплении: пробудившееся расположение воли жаждет получить свое удовольствие; разум, интенсивно понукаемый волей, ищет путей реализации желаемого; когда путь найден, в дело вступают руки, и выполняемая работа приносит человеку радость. Иными словами, удовольствие для него и есть самоцель, подобно тому, как кошка трется о наши ноги и дети катаются на карусели не ради спасения отечества, но с единственной целью потешить себя.

Если же к человеку приходят и спрашивают, зачем он тратит свое драгоценное время и силы на такое-то занятие (в особенности если оно глупое), - он, чтобы не прослыть дураком, не может ответить по правде, то есть что ему просто нравится это делать; более того, он этого даже, как правило, не сознает. Ибо его разум, побуждаемый волей, не только ищет пути достижения удовольствия, но и подыскивает благовидное оправдание, в равной мере обманывая себя и других.

Следовательно, всякое хобби (если это, конечно, не имитация для сторонних глаз) является дверцей в самую глубину человеческого духа, ибо по его удовольствиям можно в некоторой степени видеть движущую этим духом любовь, любовь же есть весь человек, и когда она разоблачена, человек этот является перед нами голым и уже вряд ли сможет нас обмануть.

Однако, рассматривая хобби, следует концентрировать внимание не на внешней стороне дела (что человек, к примеру, заинтересовался астрономией или садоводством), ибо внешняя сторона есть простая этикетка, которая, в сущности, почти ничего не говорит о действительном качестве товара. Важно не то, чем человек занимается, но то, как он это делает. Ибо, под общей этикеткой астрономии, один хочет постичь механику небесных сфер, другой - просто распознавать звезды на вечерних прогулках, третий же ищет лишь нахвататься ученых терминов, чтобы задирать нос перед другими. И каждый из этих мотивов, в свою очередь, реализуется особым, присущим только данному человеку способом, ибо сколько людей - столько видов любви, которые никогда не бывают одинаковыми, а сколько видов любви - столько и путей их воплощения в жизнь.

С другой стороны, именно происхождение всех хобби данного человека от его жизненной любви приводит к тому, что все они - даже, по видимости, очень разные - питаются из одного источника и потому неизбежно скрывают в себе нечто общее; и если вы внимательно приглядитесь, то увидите, что этот человек добывает из разных рудников один и тот же минерал, и что его, по видимости, несхожие увлечения ласкают - правда, различными путями, - одно и то же доминирующее чувство. К примеру, человек может с удовольствием охотиться на зайцев, смотреть в кино боевики, увлекаться историей ацтеков и майя, тренировать - здоровья ради - некоторые приемы восточных единоборств и на досуге возиться с немецкой овчаркой; общее же в этих занятиях есть наслаждение жестокостью в ее различных видах и формах. Пусть этот пример - достаточно корявый, но мне сейчас важно выразить суть.

Поэтому, с одной стороны, чем глубже мы вникнем в какое-либо увлечение данного человека, тем проще окажется "раскусить" подоплеку остальных его интересов; и обратно - чем шире мы осведомлены о круге его интересов, тем удобнее понять единую движущую пружину их всех.

Далее, не следует забывать, что любовь каждого человека, хотя и едина в себе, представляет бесконечно разветвленное царство отдельных расположений и похотей, которые могут различно комбинироваться между собой, так что всякое хобби приносит человеку не один узко-заданный тип удовольствия, но целый спектр их, подобно тому, как в оркестре меломана услаждает множество инструментов, и он, конечно, затруднится разложить по составляющим, какой процент радости ему принес рояль, какой - скрипка, а какой - их одновременное гармоничное звучание. Более того, увлечение А приносит человеку радости номер 1, 5, 18 и 24, тогда как увлечение В - радости номер 1, 5, 16 и 270; если бы это было не так, он бы, конечно, ограничился одним увлеченим А, подобно тому, как мы можем поставить перед собой два стакана с различными напитками, но не два стакана с одним и тем же напитком.

Все это говорится к тому, что задача исследования человеческих хобби в полном масштабе посильна одному Богу; нам же остается лишь скромно подглядывать сбоку и довольствоваться отрывочными сведениями, которых, впрочем, бывает вполне достаточно для общего понимания ситуации.

* * *

Что же касается моих собственных увлечений, регулярно вспыхивавших на протяжении первых сорока лет жизни (т.е. до момента преобразования), - все они, несмотря на их крайнюю разнокалиберность, имели в глубине много общего, и это общее заимствовалось как из фундаментальных основ моего характера, так и из той внешней ситуации, в которой я находился.

В конце Главы*** я отметил, что одной из моих характерных черт было "стремление разрабатывать облюбованную тему не вширь, а вглубь, доходя в этом отношении до идиотизма". Однако это фраза составлена неудачно, поскольку слово "вглубь" может пониматься различным образом. Одно дело, когда "вглубь" копают в поисках истины, недостижимой в своих истоках (открытая, центробежная система), и совсем другое - когда человек прилепляется душой к одной своей яблоне и кушает яблоки только с нее, а других яблонь не трогает (закрытая, центростремительная система). Сперва будет сказано несколько слов по первому случаю, а затем подробно разобран второй.

Известно, что людские характеры кардинально различаются в подходе к своим интересам: одни упорно вникают вглубь на очень узком участке фронта, вроде физика, исследующего строение атома; другие же, напротив, растекаются вширь, подобно путешественнику, мотающемуся с полюса в тропики и назад. Однако в том и другом случае предметом увлечения служит обширная (потенциально - даже бескрайняя) сфера человеческой деятельности, которую заведомо нет возможности исчерпать. Такие интересы, в сущности, есть проявления вечной службы данного человека; они напрямую связаны с его врожденными талантами и оттого длятся всю его жизнь. Так, Амундсен уже в ранней юности не только грезил о полярных странствиях, но активно готовился к ним, а любовь Паганини к скрипке не требует комментариев. Для нас же отсюда следует вывод, что увлечения человека, от рассудка которого, волею Божьей, до времени скрыта его вечная служба, не могут рассматриваться с этих позиций.

Кроме интересов фундаментального типа, упомянутых выше, людей осаждают тысячи более мелких увлечений; иные из них носят чисто сиюминутный характер, другие тянутся годами, вспыхивая, затухая, вновь вспыхивая, словно неисправная лампа в подъезде. Ибо фундаментальные интересы служат выражением господствующей любви данного человека, как если бы свет падал напрямую от солнца; эти же увлечения (для удобства назовем их "текущими") служат проявлениями отдельных расположений и похотей господствующей любви, покуда еще неведомой человеку, и напоминают лучи утреннего солнца, отблескивающие из окон домов, пока само оно еще не взошло над крышами. Понятно, что даже совокупность этих отблесков ни в малой степени не равна солнцу; однако в каждом из них имеется что-то от солнца.

Важно понимать, что "текущие" увлечения по своему масштабу и глубине не могут быть сравнимы с теми, фундаментальными, подобно тому, как скоростной автобан не имеет ничего общего с деревенской тропинкой. Тропинки же петляют в зарослях, не привязаны к широте и долготе, отсутствуют на картах и быстро кончаются. У них совсем иные характеристики, чем у магистральных шоссе. Вместо целой науки или иной (потенциально бескрайней) сферы человеческой деятельности они прилепляются к одному факту и некоторое время накручивают петли вокруг него. Так, прирожденный историк уходит с головой в дебри Средних веков и, в частности, исследует проблему пиратства, по какой-то причине сочтя ее важной для общего понимания эпохи. Но и подросток, вернувшись из школы, также хватается за роман о пиратах, запоем проглатывает его и после мечтает, как хорошо было бы вместо уроков гоняться под парусом за торговыми шхунами. Один относится к делу всерьез и копает вглубь; другой, намечтавшись до тошноты, завтра откроет книгу о полетах на Марс - и станет фантазировать уже из области космонавтики.

Давайте аккуратно возьмем этого подростка пинцетом и поместим, со всеми его глупостями, под микроскоп. - Очевидно, что его интерес к пиратству идеально подходит под категорию "текущих увлечений". Но здесь, как и в занятиях фундаментальных, свойства человеческого характера определяют манеру подхода - вглубь или вширь. Да, повторяю, подросток глуп, глупы и его интересы, не имеющие перспективы и обреченные на скорое забвение. Но посмотрите: один мальчишка, едва пролистав роман о пиратах, хватается за следующий, потом - еще, и рыщет в библиотеках, покуда обилие морских сражений не доведет его до изжоги; другой намертво вцепляется в первую же подходящую книгу, читает и перечитывает ее из конца в конец, и мечтает о пиратах исключительно на материале этой книги. В чем здесь причина?

Конечно, большую роль играет качество самой книги, но гораздо важнее другое - степень постоянства человеческого духа, которое лучше всего заметно в китайце, всю свою жизнь потратившем на вырезание сотни костяных шариков один внутри другого. Это - одна сторона дела, относящаяся к одной из фундаментальных черт характера; именно вследствие этого человек, проявивший постоянство в каком-либо увлечении, наверняка станет проявлять его и во всех других.

Другая же сторона дела, суммирующаяся с первой, относится к его текущему внешнему положению. Если, положим, ему живется несладко, сила фантазии создает другой, виртуальный мир, где все правильно, интересно и хорошо; но поскольку создавать свой собственный проект воздушного замка по силам не каждому, многие с удовольствием пользуются подручными материалами. К примеру, мальчишке, затюканному дворовой шпаной, попался роман о пиратах, которые - совершенно вопреки историческим фактам - творят благородные вещи и спасают невинных девушек, а между тем плавают по Карибскому морю под парусами и, в облаках дыма, сокрушают вражеские форты всей мощью бортовой артиллерии!

Скажите, чем плох этот типовой, бродячий сюжет в качестве фундамента для индивидуального воздушного замка? Теперь этот мальчик плавает вместе с капитаном на том же корабле, или даже сам сделался капитаном. Но если, уже привыкнув к этому антуражу, он возьмет другой роман другого автора, то увидит, что и корабли описаны не так, и пираты действуют иначе, и вся атмосфера какая-то "неправильная", не совпадающая с той, что была в первой из прочитанных книг. И тогда у него возникает примерно то же чувство, что у православного святоши, зашедшего в католический храм: казалось бы, основы религии те же, но обряды другие, вместо икон - статуи, молящиеся сидят на скамьях, и пр. И у него вспыхивает безумное раздражение от того, что все тут какое-то "еретическое", все не на своем месте. - Вот почему строитель воздушных замков пользуется лишь одним проектом (первым из подвернувшихся ему под руки), и приходит в замешательство при виде нескольких однотипных чертежей, равно годящихся к делу, но различающихся в деталях.

Отсюда вытекает неизбежный вывод о том, что "текущие" увлечения, используемые для строительства воздушных замков, не могут распространяться вширь, но жестко привязаны к единственному первоисточнику. Мальчик не может фантазировать о своей жизни среди пиратов, опираясь на двадцать противоречащих друг другу книг; то есть, конечно, теоретически он мог бы организовать нечто вроде согласительной комиссии, выбирая из каждого источника отдельные вкусные детали и вылепляя из них усредненный оптимальный образец; так действительно поступают историки, принужденные согласовывать между собой противоречивые сведения летописей. Но для строительства воздушных замков такой подход совершенно не характерен, ибо виртуальный мир принципиально нелогичен, даже смертельно враждебен логике, и потому фантазер, интуитивно чувствуя это, бегает от здравого анализа, словно от чумы.

Итак, "текущие" увлечения, сколь бы глупы и мелки они ни были, имеют у разных людей разную степень центростремительности, под которой я понимаю привязанность к какой-то точке отсчета: к перечитыванию одной и той же книги, вместо оперирования целой библиотекой; к выращиванию одних и тех же флоксов, вместо бескрайнего разнообразия садовых цветов; к возне с одними фокстерьерами, избегая прочий животный мир; и, как венец такой тенденции, - тягу упомянутого китайца к вырезыванию упомянутых шариков вместо произвольных статуэток.

Эта степень центростремительности принципиально зависит (а) от врожденного постоянства характера, не позволяющего человеку разбрасываться зря, и (б) от того, в какой мере данное увлечение послужило фундаментом "воздушного замка", ибо для здания, чтобы оно действительно было построено, требуется один-единственный проект.

Что касается меня в описываемый период (и даже гораздо позже), оба условия были налицо, притом в максимальной степени. Мой характер - уж хорошо это или плохо - всегда отличался значительным постоянством, и не только касательно хобби, но и в отношениях с людьми. С другой стороны, враждебное внешнее окружение настоятельно вынуждало меня творить виртуальные миры, куда бы я мог прятаться от холода реальной жизни.

Вот почему все мои увлечения, вспыхивавшие на громадном пространстве до сорокалетнего возраста, обладали выраженным свойством центростремительности. В дальнейшем своем изложении я постоянно будут подчеркивать эту особенность, не вдаваясь уже в детальные разъяснения.