Обучение велосипеду

Автор: Михаил Глебов, ноябрь 2002

Точно так же, как мои школьные годы немыслимы без дачи, а дача - без дружбы со Светой, то и другое совершенно немыслимо без велосипеда, о котором теперь и пойдет речь.

Выше я мельком рассказывал о трехколесном велосипеде, который отец в середине 1960-х годов привез мне из дальней командировки; он был такой тяжелый, что я практически не мог сам крутить педали и пользовался содействием деда, а к 1970 году он уже сделался настолько мал, что мои колени упирались в руль. Да и стыдно было такому большому мальчику пользоваться чисто младенческим транспортом! С другой стороны, все дети товарищества были оснащены велосипедами и целыми днями гоняли по линиям (улицам). Над "безлошадными" жестоко смеялись, а не уметь кататься - равнялось тому, как если бы, живя в Сочи, не уметь плавать.

У Светы на первых порах также был трехколесный велосипедик, не такой импозантный, как у меня, зато легкий, и она сама на нем ездила. Затем Валерий через совминовские закрома достал ей маленький - но уже двухколесный - импортный велосипед с небольшими толстыми шинами; по бокам к нему приделывались еще два колесика, не позволявших ребенку упасть. Когда Света освоилась с этой техникой, колесики отвинтили, и она уже ездила, словно взрослая.

Тут Иван, почувствовав себя ущемленным, объявил, что Миша ничем не хуже других и потому должен иметь хороший двухколесный велосипед. Я всегда был труслив к физическим упражнениям и в ужасе отмахивался руками, но вид Светки, с победным видом носившейся мимо меня, ясно показывал, что без этого все же не обойтись.

Между тем Иван, понапрасну обшарив пустые спортивные магазины, закинул удочку на работе, и какой-то сотрудник продал ему старый и очень поношенный велосипед размером чуть меньше взрослого. Он был черный, на колесах отсутствовали обода, так что вся грязь из лужи оказывалась у меня на спине, а сиденье было таким драным, что отец наскоро обтянул его лоскутьями от старого пиджака. Главное же, эта хреновина была мне настолько велика, что я сидя не доставал ногами до педалей и потому мог кататься только стоймя. Все эти факторы чрезвычайно затрудняли обучение езде, а если к этому прибавить мою неповоротливость и боязнь упасть, - понятно, что я всеми путями отлынивал от опасной учебы. Но тут Иван неожиданно проявил настойчивость и, совершив одну глупость - покупку негодного велосипеда, уравновесил ее другой, едва ли не большей. Он объявил мне, что, ради страховки, будет всю дорогу бежать за моим велосипедом.

С этих пор на протяжении целой недели мы, на потеху почтеннейшей публике, вели активные тренировки. Обыкновенно к вечеру, когда спадала жара, я, вспотевший от страха и намертво вцепившись в руль, выворачивал с мостика на линию и тут давал полный ход, ибо на скорости гораздо легче держать равновесие. Отец, не отставая, пешком мчался сзади, придерживая меня за седло. Я допускаю, что он лишь делал вид, что придерживает (разве таким образом предотвратишь падение?), однако он непрестанно пыхтел за спиной и в любой момент находился рядом. Мы давали несколько концов по Централке до самой Можайки и затем благополучно возвращались домой. Я до сих пор не понимаю, как этот человек - физически нетренированный, с огромным пузом, да еще с радикулитом - мог на протяжении нескольких верст поспевать за несущимся велосипедом!

Я бы, конечно, назвал этот поступок великой отцовской самоотверженностью, если бы он не являлся чистой глупостью. В самом деле, во-первых, обучение сына езде на велосипеде не есть та задача, ради которой следует гробить собственное здоровье. Во-вторых, нужно было не торопиться, а еще загодя, зимой купить мне детский велосипед подходящих размеров, чтобы я сидел на нем удобно, по-человечески, а не как медведь на верхушке циркового самоката; это уже само по себе гораздо облегчило бы задачу. Более того, в-третьих, никто не мешал ему пойти по пути Черниковых, раздобыв для начала малый велосипед с боковыми колесиками или даже - в конце-то концов! - прямо договорившись с Валерием, хотя бы за плату, чтобы я тренировался на Светкином драндулете. Иван же поступил обычным порядком: сначала создал мне (и себе) великие трудности, и затем мы оба стали героически их преодолевать.

Так или иначе, хотя в тот год я и научился держаться в седле, но самостоятельно катался мало. Ибо по асфальту машина шла неплохо, но дотуда на 900 метров тянулась наша разбитая Первая линия, где велосипедист, с риском пропороть себе шины, должен был ювелирно объезжать ухабы, выбоины и торчащие кирпичи. Велосипед действительно был мне слишком велик, и у меня не хватало сил и сноровки, стоя на педалях, выписывать необходимые кренделя. Поэтому на другой год Иван наконец сделал то, с чего, вообще-то, следовало начать: обшарпанного первенца с облегчением загнали в чулан мансарды, а на его место был куплен новенький велосипед "Школьник" зеленого цвета и как раз подходящей высоты.

С этого времени, т.е. с лета 1971 года, и началась для меня велосипедная эпоха. Что касается Светы, Валерий снова поступил разумно: вместо прежнего махонького велосипеда он купил ей взрослый, но женский, где прямая палка не торчала между ног, мешая соскакивать при падении, а седло можно было опустить очень низко.

Забегая вперед (чтобы не возвращаться к этому вопросу снова), замечу, что примерно в 1973-74 году мой любимый "Школьник", сколько ни поднимали ему руль и сиденье, сделался отчаянно мал. Тогда я вновь вытащил "первенца", слегка заржавевшего в дачной сырости, но кататься на нем и теперь было как-то неловко. Поэтому следующей весной мы с отцом заехали в спортивный магазин на Комсомольском проспекте и купили взрослый дорожный велосипед "Сура" пензенского завода.

Это теперь велосипеды какие-то странные: с небольшими и очень толстыми колесами, с мощной рамой, с четырьмя десятками передач. Мне трудно сказать, зачем и насколько нужны обыкновенному дачнику все эти причуды. Велосипед "Сура" имел высокие, довольно тонкие колеса с ободами против летящей грязи, никаких передач и удобный багажник позади седла. В первый же мой выезд я чуть не разбился: на полдороге у него отвалились обе педали. Отец кое-как прикрутил их на место, и с этих пор, на протяжении долгих пятнадцати лет, я не расседлывал моего верного коня, покуда участок не был заброшен.