Описание дачного дома (1)

Автор: Михаил Глебов, ноябрь 2002

Вот Хеопса пирамида,
У нее невзрачный вид,
Потому что сторож-гнида
За порядком не следит.

Теперь пришло время дать - истории ради - полное описание нового дачного дома, ибо именно летом 1969 года Глебовы закончили его отделку, расставили по местам мебель, и в таком виде, практически без перемен, дом простоял следующие четверть века, доколе участок не был нами заброшен. Правда, некоторые предварительные сведения упоминались выше, но я не стану мелочиться и повторю их опять.

Новый дачный дом был выполнен по типовому проекту (таких в товариществе насчитывалось не меньше полутора сотен). Он считался достаточно теплым для летней и осенней погоды, но не предусматривал печки (за теми, кто ее все-таки ставил, гонялся пожарный надзор). Все дома располагались строго в десяти метрах от переднего кювета. Были также один или два участка, разделенные между владельцами по суду; этим сутягам разрешили ставить каждому по отдельному дому в разных концах сада.

Генеральные размеры дома были следующие: по фасаду 6 м, в глубину участка 6,6 м и в высоту (до конька) около 6 м (а с учетом цоколя выходило и все семь). В качестве фундаментов использовались 16 обломков бетонных свай сечением 200х200, расположенные сеткой 4 х 4 штуки; рабочие подтаскивали их лебедками и вручную ставили в ямы полутораметровой глубины (уровень промерзания). Несмотря на это, каждую весну сваи сильно выпучивало, дом кренился в разные стороны, и это продолжалось до тех пор, пока в 1983 году Иван с Ритой не наняли еще одну бригаду, которая вытащила эти сваи из-под дома и заменила их обычными бетонными блоками, лежавшими прямо на поверхности. С этих пор все деформации дома прекратились. Сваи выпирали из земли на высоту более полуметра, или на пять ступенек крыльца. Это сквозное пространство, усыпанное песком, было по периметру дома обито досками, а та часть, что лежала прямо под кухней, - огорожена кирпичной стенкой; там был "чулан" с бетонированным дном, которым мы, правда, почти не пользовались. Вокруг дома шла "отмостка" из всякой подручной дряни, она не позволяла дождевой воде затекать под цоколь.

Первый этаж (кроме террасы) был смонтирован из готовых дощатых щитов высотой около 4 метров и шириной, вероятно, 1,2 метра. В толщину они имели порядка 15 см и состояли как минимум из трех слоев: с лицевой стороны - обструганные планки, с тыловой - неструганые и грязные, а между ними - каркас из брусьев, идущих загзагом, к которым обе облицовки крепились бесчисленным множеством гвоздей. Среднюю часть щитов занимала стекловата, набитая в промежутках между брусьями каркаса. Она действительно казалась похожей на грязную серую вату; брать ее в руки не советовали из-за режущих стеклянных нитей внутри. Наружные щиты ставились чистой стороной на улицу, а неструганой - в комнаты; щиты средней, внутренней стены, разделявшей комнаты и террасу, чистой стороной были повернуты к террасе. Все стены первого этажа опирались на клетку из толстых брусьев, а те, в свою очередь, снизу поддерживались сваями.

Что касается террасы, хотя и включенной в общий контур дома, она была холодной; стены состояли из небольшого каркаса и чистых дощечек, смотревших как внутрь, так и наружу. Две внешние стены террасы имели мелко-клетчатые оконные переплеты, традиционно характерные для подмосковных веранд.

Полы обоих этажей состояли из довольно толстых досок, со шпунтом во избежание сквозных щелей; они с небольшим шагом опирались внизу на брусья. Тем не менее мои прыжки сразу отражались звоном посуды в буфете. Все полы были выкрашены темно-желтой краской, стойкой к истиранию; они действительно почти не лупились. Потолки были отделаны тонкими планками, прибитыми к тем самым брусьям перекрытия, на которых лежали полы мансарды.

Планировка первого этажа состояла из четырех помещений: двух комнат, смотревших на улицу, и террасы с кухней, обращенных к тылам участка. Размеры большой комнаты составляли примерно 3,6 х 3,6 м, малой комнаты - 3,6 х 2,4 м, террасы - 3,0 х 3,6 м, и кухни - 3,0 х 2,4 м. Высота потолков везде составляла около 2,7 м. Существовало две наружных двери: одна - парадная - в торце террасы, выходившая на боковую сторону дома, и другая, из кухни, - на задний фасад. Соответственно, каждый владелец пристраивал к дому по два крыльца, чем у нас с остервенением занимался Иван.

Узкая и крутая лестница вдоль задней стены кухни вела в мансарду. Мансарда, как и терраса, была запроектирована холодной, без щитов и утепления. Конструкция ее была следующей. Все помещения второго этажа были вписаны в равнобедренный треугольник с основанием 6 м и высотой несколько больше 3 м. Сверху по мощным стропилам шла асбофанера (шифер), под нею для страховки был подложен еще слой рубероида. Передний и задний торцы представляли фронтоны треугольной формы с трехстворчатыми, вытянутыми в ширину окнами. Внутри мансарда представляла собой сплошную комнату от одного торца до другого, высотой едва ли больше 2 м; вдоль стен потолок был немного скошен, ибо там уже шли стропила. На одной трети длины мансарды из стены выступала будка с дверью - это был вход с кухонной лестницы.

Справа и слева от мансарды оставались чуланы, треугольные в сечении, где ходить можно было только согнувшись. Левый чулан, находившийся над комнатой Ларионовых, к ним и отошел, а правый, как бы надрезанный лестничной клеткой - к Глебовым, которые посчитали нецелесообразным базарить еще и на эту тему. Из мансарды в чуланы вели низенькие двери. Что же касается верхнего пространства между потолком мансарды и коньком кровли, оно никак не использовалось, и я не знаю ни одного дома, где бы это пытались сделать.

Что касается наружной отделки, наш дом был покрыт тремя слоями прозрачного лака по грунтовке из двух слоев натуральной олифы. Это решение, как уже говорилось, было неудачным, поэтому спустя лет пятнадцать дом перекрасили в светло-бежевый цвет, тоже не слишком радовавший глаз. Оконные переплеты изначально были белые, но после перекраски стен превратились в темно-коричневые. Что же касается цоколя, он варьировался от желтого до того же темно-коричневого. Все двери, внешние и внутренние, были выкрашены белилами. В комнатах и на кухне стояли сдвоенные оконные переплеты; время от времени отец откручивал болты, створка окна словно расслаивалась на два листика, и мать выметала из срединного зазора дохлых жуков. Окна на террасе и в мансарде были простые, в одно стекло.

Комната Глебовых была оклеена темно-коричневыми обоями с мелким белым узором, абстрактно изображавшим цветочные горшки на подоконниках. Такой дряни я больше нигде не видел. Укладываясь в свою "колыбельку", я любил перед сном рассматривать эти горшки и даже слюнями стер некоторое их количество в изголовье. Потолок был окрашен тем же прозрачным лаком, что и наружные стены. От всего этого в комнате было темно, хотя большое трехстворчатое окно смотрело на юг. На досках потолка, кроме черных гвоздей, были видны сучки и древесные прожилки, иногда тянувшиеся во всю длину комнаты. Каждая доска выглядела отдельной картиной, и те, что располагались прямо над изголовьем "колыбельки", я знал наизусть. Здесь была лунная ночь над рекой (луну изображал гвоздь, а ее отражение в воде - сучок), была огромная Птица Журавль с клювом и черным глазом, и много другого интересного.

Дверь находилась в северо-западном углу и вела на террасу. От двери вдоль северной стены тянулась моя "колыбель" с изголовьем к востоку. Вдоль восточной стены от самого окна располагался самодельный двухспальный топчан родителей, ногами они ложилсь к окну. Возле обеих кроватей стена была завешена какими-то сиреневыми тряпками. Между нашими изголовьями как раз умещался узенький вертикальный шкафчик с бельем и всякой бижутерией. У западной стены, прямо за дверью, высилась сложная конструкция вешалки - гордость отцовского мастерства. Внизу стоял словно комод с двумя наклонными полками, откуда смотрело целое полчище старых ботинок. Выше располагалась обычная вешалка для одежды, а над нею, около потолка, был набит деревянный козырек с гвоздями по контуру; к ним крепилась занавеска, так что вся наша садовая рвань обычно пребывала скрытой от глаз.

Следом за вешалкой находился квадратный самодельный стол, за который мы перебрались обедать в разгар "большого скандала", да и впоследствии нередко предпочитали его холодной и неуютной террасе. Возле стены на нем всегда стояла хлебница, выше красовался табель-календарь; с прочих сторон стол окружали три небольших, специально купленных табуретки. Страдавший радикулитом Иван сшил для их сидений теплые байковые подкладки. Юго-западный угол возле окна занимал еще один самодельный столик, куда на лето перевозили из Москвы радиоприемник "Арфа". Снизу там была полочка, забитая старыми газетами. На окнах висели белые шторы с большими коричневыми цветами; они прослужили нам все годы жизни в доме. Перед окном стояла грубо сбитая желтая табуретка с синей электропечкой - той самой, что выручала нас еще в старом домике. На пол были брошены две зелено-рыжие цыновки, из-под которых ежедневно выметались целые кучи сора. Вечерами эту обстановку освещала тусклая лампочка, спрятанная в желтый пластиковый абажур а-ля китайский фонарик, вечно засиженный мухами.

Особо следует сказать о часах. Поскольку будильник у Глебовых был один, его не могли увозить из Москвы. Поэтому мы съездили в Голицыно и там в какой-то лавке достали большой круглый будильник, который так и прозвали - "голицынский". Днем он вел себя хорошо, но ночью его громкий шаркающий звук не давал мне заснуть. Родители тоже были не в восторге; мы снова отправились в магазин и купили новые коричневые ходики с боем; они дубасили каждые полчаса; спать нам теперь стало еще веселее, но со временем я привык. Впоследствии эти часы были взяты в Москву и лет двадцать провисели на кухне, пока не сломались вконец, а на их место из бывшей московской "столовой" переехал эстамп с коровами, вразброд выходящими из леса.

Комната Ларионовых была значительно уже, но казалась гораздо светлее - как из-за желтоватых обоев, так и потому, что при меньшей площади размер окна был такой же, как и у нас. Более того, Валентина, нахлобучив шапочку из газеты, собственноручно выкрасила белилами потолок. Рита острила, что у нее - как в больничной палате, но я втихомолку держал сторону бабушки. Полы здесь также были обиты крашеным арголитом, чтобы не дуло из щелей.

Дверь находилась в северо-восточном углу комнаты. За нею пряталась небольшая вешалка - та самая, что висела в прежней хибаре. Вообще Ларионовы довольствовались прежней мебелью, благо молодая семья брезгливо воротила нос от этой рухляди. По восточной стене, смежной с нашей комнатой, тянулся диван Валентины; прежде он стоял на старой терраске, и там спала Ольга. В промежутке между диваном и окном размещалась старая стиральная машина. Для Алексея купили узенькую кушетку; кажется, родители, несмотря на скандал, привезли ее на машине из Жаворонок. Она располагалась левее двери, вдоль западной стены. Между кушеткой и окном разместился комод из старого домика. На окне висели зеленоватые шторы с мелким рисунком, не гармонировавшие с прочей обстановкой. С потолка свисала круглая белая тарелка об одну лампу, на полу лежали остатки ковровой дорожки.

Терраса была самым просторным помещением в доме. Короткой своей стеной она смотрела на запад (и здесь была парадная дверь), длинной же - на север, на тылы участка. Солнце светило здесь после обеда и за ужином отчаянно било в глаза. Поэтому все витражи были завешены приятными желтоватыми занавесками. Центральный витраж имел открывающиеся створки, но они всегда заедали, а снаружи лезли наглые комары. Стены и потолок террасы были выкрашены лаком и потому смотрелись как дощатые. По южной стороне было две двери в комнаты, с восточного торца - проход в кухню.

Мебели здесь вообще было немного. Парадная дверь обыкновенно оставалась запертой, перед ней громоздились ящики для сбора урожая и всякое барахло. Чуть правее висели старинные ходики с голубым циферблатом и шишкой-гирей; это их Рита вывезла в 1941 году с дачи в Вельяминово. Дальше до угла западный витраж был намертво загорожен двухметровым китайским кухонным шкафом с посудой; левая его половина принадлежала Глебовым, а правая - Ларионовым. На середине длины террасы возле окна размещался круглый обеденный стол и несколько черных совминовских стульев с высокими спинками; с правой стороны кушали мы, а слева, около шкафа - Алексей с Валентиной. В северо-восточном углу, поближе к кухне, приткнулся холодильник "Газоаппарат"; можно только удивляться, как вся эта рухлядь помещалась на прежней куцей терраске. Остальное место было свободное, но не казалось слишком большим. На потолке висел желтый пластиковый абажур типа цилиндра; после некоторых препирательств туда вставили очень сильную лампу.

Кухня была крохотная, а лестница в мансарду откусывала у нее с юга еще сантиметров семьдесят. Подъем на нее был в юго-восточном углу, проход в кухню - в юго-западном, а дверь на крыльцо - в северо-восточном. На этом перекрестье всегда топтался кто-нибудь с кастрюльками и мешал остальным (именно поэтому разумные люди, т.е. все остальные садоводы, не запирали парадную дверь и, таким образом, пользовались обеими). Стены здесь были обиты арголитом и выкрашены загробной темно-синей краской, о которой уже рассказывалось. Только лестница в мансарду и прилегавшая к ней стена, а равно и потолок, были покрыты лаком. Под лестницей находился лаз в погреб, но им не пользовались; на нем кучей лежали ботинки для работы в саду и резиновые сапоги.

Северо-западный угол кухни занимала маленькая плита о две конфорки, ее перенесли сюда из старого дома. Прилегающую часть стены - ради пожарной безопасности - отец обил оцинковкой. Между плитой и входом на террасу всегда стояла табуретка с ведром чистой воды. На самодельном жестяном подоконнике лежали спички, мыло и т.п., а ниже, постоянно рискуя быть сбитым ногами, пряталось помойное ведро. Несколько тряпок перед входной дверью уберегали жилище от грязи. В малюсеньком простенке правее двери висел целый арсенал старых зонтиков и также полотенце для вытирания рук; кухонные полотенца висели рядом, уже на восточной стене, а над ними чернел электросчетчик, также перенесенный из прежней хибары. Внизу жил длинный ящик с картошкой и другое мусорное ведро - для бумаги, которую можно было сжечь. Тут же на счастье была прибита подкова, мешавшая подметать пол.

Остаток места по восточной стене до лестницы в мансарду занимал самодельный кухонный стол, выкрашенный зеленым, с одной полкой внутри. Когда у него закрывали одну дверцу, тут же отворялась другая; но попытка закрыть эту другую приводила к открыванию первой; если же человек, рассердившись, сильно хлопал дверцами, они с треском распахивались настежь, а из глубины нижней полки выкатывался какой-то железный жбан. Над столом висел белый кухонный шкафчик с мисками и кастрюлями. С потолка свисал абажур, в точности подобный своему собрату на террасе, только поменьше. Важную деталь обстановки составляли мухи, летавшие здесь в таком количестве, что вся кухня была как бы одним огромным "мушинником".