Зубные страдания

Автор: Михаил Глебов, ноябрь 2002

В те годы у меня начали выпадать молочные зубы и мало-помалу заменяться коренными. Поскольку они были сплошь изъедены бормашиной, я питал надежду, что новый комплект зубов некоторое время послужит без порчи. Одни зубы выпадали легко, особенно передние, с другими же вышла заминка. Как-то раз на очередном осмотре в школе мне велели идти в районную поликлинику и выдернуть молочный клык, мешавший росту нового, коренного. Мы с мамой скорбно отправились в путь и по ненавистной лесенке с частыми перильцами зашли в кабинет хирурга. Заглянув в мой распахнутый рот, он слегка брызнул чем-то на десну и железной лопаткой безо всякой боли выковырнул помеху. Это мне так понравилось, что теперь я был готов повыдергивать все свои зубы, только бы их не лечить.

Ближайшей осенью у меня вдруг заболел один из задних молочных зубов, который далеко еще не собирался выпадать. Возможно, я попросту застудил его, потому что в те дни лежал в кровати с гриппом. На всей моей памяти это был единственный случай серьезной зубной боли. Я не мог не только жевать, но даже дотрагиваться до больного зуба; мать давала мне анальгин и еще прикладывала к щеке янтарные бусы, которые, по старинному поверью, приносили облегчение. Тащить меня в поликлинику из-за температуры было нежелательно, и вот родители - опять-таки единственный раз в моей жизни - вызвали неотложную стоматологическую помощь домой. Приехали какие-то люди в белом, принесли целый прожектор, совали свои головы ко мне в рот и наконец выдали заключение, что зуб снаружи абсолютно здоров, но под корнями, вероятно, скопился гной, и требуется удаление. Тут я бурно обрадовался и потребовал от родителей закругляться быстрее.

Как назло, стояло утро воскресенья. Районная стоматологическая поликлиника занимала тогда первый этаж в здании неподалеку. Родители сочли, что переход туда вряд ли отразится на моем здоровье, и вот мы отправились на поиски дежурного врача. Я, довольный, уселся в кресло, - а молодой человек в белом халате вдруг взял шприц да как всадит в больную десну! Я взвыл и чуть не откусил ему пальцы. Это был совершенно неправильный врач, потому что настоящий хирург, как известно, прыскает чем-то холодным и выковыривает зубы лопаточкой. - Родители принялись меня успокаивать, но я боялся второго укола и сгоряча потребовал удалять зуб так. Врач мерзко усмехнулся и не стал возражать, - и, что уже не имеет никаких оправданий, родители тоже не спорили, лишь бы избежать уговоров.

Я гостеприимно открыл рот, врач сунул туда клещи - и тут началось такое, чего за всю дальнейшую жизнь со мною, по счастью, более не случалось. Думается, недоделанный первый укол все-таки несколько облегчил мою участь. Клещи вцепились в больной зуб, который и пальцем-то тронуть было страшно, и стали его со скрежетом раскачивать - и туда, и сюда, и вправо, и влево; дикая боль пронзила мой мозг; я орал так, как вряд ли когда еще в жизни, и уже совершенно не помнил, как выдранный зуб со стуком упал в плевательницу. Изо рта у меня хлестала кровь; впоследствии я удалял зубы, но не помню такого ее количества. Возможно, врач прихватил щипцами десну и вырвал из нее клок. Не сомневаюсь, что он был чистым двоечником, да еще и с садистскими наклонностями. Нет оправдания взрослому человеку, с мерзкой ухмылкой причиняющему такую боль восьмилетнему мальчику, который, тем более, ничего худого ему не сделал. Только за одно этому фашисту спасибо: он удалил зуб целиком, без поломки корней, которые в противном случае понадобилось бы тащить повторно.

Состояние мое было таким, что я не помню, как дотащился обратно домой. Врач на прощание достал зуб из плевательницы, хорошенько обтер и сунул мне на память. Он, кажется, и доселе где-то лежит; только со временем у него рассосались корни - точно тем же порядком, как рассасываются у детей во рту, прежде чем выпасть. Заодно выяснилось, что те, с прожектором, плохо смотрели: с одного бока в зубе чернела сквозная глубокая дырка. Не исключено, что простое удаление нерва могло решить вопрос без вмешательства хирурга. Этот случай нанес мощнейший удар по моему доверию родителям: я не понимал, как они могли допустить такой ужас, толком не объяснив, не предупредив, не вмешавшись. Я ведь и понятия не имел, как удаляют настоящие зубы, да еще больные! - Отец даже казался довольным и произнес наставительную речь о том, что нельзя упрямиться зря.

Нетрудно понять, что мой следующий визит к зубному хирургу - когда в школе потребовали удалить что-то еще - проходил в состоянии дикой паники. Была весна - по-видимому, 1970 года, ироды со второго этажа поликлиники переехали в другой конец здания и теперь имели отдельный вход. Там принимал хирург Спиваков - чернявый мужчина средних лет, о котором нянечки, мывшие пол, шептались как о таланте. Усевшись в кресло с твердой решимостью откусить ему шприц, я остался лицом к лицу со спокойным, доброжелательным врачом в зеленом халате, который, видя мое состояние и невзирая на очередь за дверью, потратил много времени, объясняя необходимость наркоза. В конце концов уколы были сделаны - притом гораздо аккуратнее и мягче, чем в тот раз; затем, снедаемый муками совести (за дверью глухо шумели), я допустил в рот щипцы - и без малейшей боли испорченный старый зуб вылетел вон.

Спиваков, шаря во рту, нашел еще два-три кандидата на удаление; мать справедливо решила довести дело до конца, я теперь тоже не очень возражал, хотя и боялся уколов. Мы сходили еще раза два, на чем мое знакомство с этой поликлиникой благополучно закончилось.

Правда, несколькими годами позже был еще один проходной инцидент. Зубы у меня уже сменились, но школьному врачу не понравился очень глубокий прикус, который по горячим следам еще можно было исправить. Отец с большими трудами записал меня на очередь в ортодонтическое отделение поликлиники; меня долго успокаивали, что ни сверлить, ни дергать не будут; наученный горьким опытом, я ничему не верил и последние часы перед визитом провел на балконе, считая голубей темных и светлых, и из этого соотношения пытался вывести судьбу свою. Однако все и впрямь закончилось миром: мне напихали полный рот скользкой дряни, а когда я подавился, сделали замечание и напихали еще раз. Дня через три отец приволок меня на примерку: там была фигурная розовая пластинка (дети называли их "шинки") как раз по форме нёба, с разводным механизмом. Ее следовало носить постоянно, особенно во время еды, и раз в два-три дня разводить половинки вширь специальной железной палочкой. Таким способом зубы как бы выдавливались к щекам и принимали верное положение.

Когда я в первый раз явился в школу с этими "шинками" и пробубнил что-то невнятное с задней парты (была физика), весь класс как по команде обернулся в мою сторону. Эта дрянь жутко мешалась во рту, а есть в ней я и вовсе не мог: пища без конца подлезала под пластинку, и я ощущал там будто набитый мусорный ящик. Поэтому в отсутствие родителей я большей частью ходил без пластинки; зубы, естественно, не выправлялись, и наконец я уже прямо заявил, что больше такого издевательства терпеть не намерен. Так я и остался с глубоким прикусом, и до сих пор не знаю, следовало ли мне тогда потерпеть и много ли проку вышло бы от этого лечения.