23-я спецшкола

Автор: Михаил Глебов, ноябрь 2002

Двадцать третья специальная школа имени Жени Рудневой с преподаванием ряда предметов на английском языке - как она официально именовалась - была очень старой и открылась гораздо раньше войны. Правда, в те времена она, конечно, была "простой", а "специальной" сделалась незадолго до моего поступления.

Что касается ее "ангела-хранителя" - Жени Рудневой, это была девушка, выпускница школы, во время войны служившая летчицей Таманской женской эскадрильи; она получила несколько орденов, и потом ее, естественно, сбили немцы. Время от времени в школе устраивали праздники ее имени, на которые приглашались жуткие старухи-однополчане; они возлагали цветы к ее черно-белому портрету и предавались воспоминаниям. У Жени было хорошее, открытое, смелое лицо - пожалуй, даже слишком осмысленное для девушек тридцатых годов. На середине моего обучения в вестибюле устроили мраморный уголок со списком погибших выпускников школы; на полочке перед золотыми фамилиями обычно лежали цветы.

Школа занимала странное довоенное здание, построенное в стиле конструктивизма со всеми его дурацкими наворотами. Представьте себе стул, обычный стул со спинкой; теперь положите его боком на пол и посмотрите сверху. Вы увидите передние ножки, сиденье, и задние ножки в одну линию со спинкой. Именно таким и был план нашей школы. Ножками своими она опиралась на Комсомольский проспект, а впритык к переднему краю, словно большой квадратный сундук, лежал корпус станции метро "Парк Культуры", построенный лет на десять позже школы. Можно только удивляться, как наше здание не осело, наподобие Библиотеки Ленина, под которой выкопали станцию "Боровицкая". Впрочем, эту последнюю строили уже при Брежневе, а ту - еще при Сталине, и никто не хотел попасть в лагеря.

Чтобы войти в школу, требовалось обогнуть здание метро с полукруглой стеклянной апсидой нисходящего эскалатора. Здесь, на передней кромке сиденья нашего стула, была небольшая площадка под тяжелым козырьком и входная дверь, которая через тамбур и другую дверь вела в вестибюль. Напротив располагалась старинная двухэтажная изба, черная от старости, и такой же старый тополь, наклонно растущий из-под ее стены. Все это снесли уже в старших классах, накануне Московской Олимпиады. Закоулок, ведущий мимо метро и вестибюля школы, протискивался в ворота на ее официальную территорию. Здесь была широкая вытоптанная площадка, где мальчишки гоняли мяч; вдоль деревянных жилых бараков росли высокие тополя и даже пыльные клумбы с цветами (эх, где ты, старая Москва!), вдали это пространство замыкал кирпичный забор какого-то предприятия, но узкий проход вел дальше, на зеленую площадку, давно уничтоженную под гаражи; там обычно играли ребята из "группы продленного дня". Это были остатки старинного парка при одном из дворянских особняков.

Спинка нашего стула вместе с задними ножками составляла главный корпус школы, в котором велись почти все занятия. Здесь было три этажа по шесть классных комнат; если учесть, что всего в школе имелось 2 х 10 классов ("А" и "Б"), этого одного было вполне достаточно для нормальной учебы. Классы были очень просторны и высоки, в два громадных фабричных окна, а по школьному коридору шутя проехал бы грузовик. В торцах коридоров имелись просторные туалеты, а на первом этаже, сверх того, библиотека и кабинет зубного врача. На середине длины корпуса шла широкая лестница с перилами сложной конфигурации; сверху их сделали неровными, чтобы мальчишки не катались. Она уходила в подвал с громадным помещением столовой; оттуда всегда тянуло кефиром. Младшие классы кушали там на большой перемене бесплатно, что дадут (давали кефир и тарелку второго), а более взрослые покупали еду в буфете.

Верхний - третий - этаж главного корпуса был целиком отдан малышне: шесть классных помещений предназначались для 1-3 начальных классов. Это решение было мудрым, ибо избавляло нас от шалостей великовозрастных оболтусов; мы резвились там, словно в песочнице, под бдительным надзором своих учительниц. Третий этаж казался отдельным царством, продолжением детского сада, куда посторонним было ходить без надобности, и впоследствии я сам до такой степени забывал об его существовании, что, случайно заглядывая туда, будто возвращался в далекое прошлое.

В главный корпус из вестибюля можно было попасть через раздевалку, которая в нашем стуле изображена сиденьем. Там была дверь, оберегаемая стражею, чтобы никто без надобности не лазил по вешалкам или не сбежал из школы раньше срока. Над раздевалкой, на втором этаже, располагался громадный актовый зал со сценой, где поблескивал черный рояль.

Что же касается "передних ножек", примыкавших к зданию метро, здесь располагался кабинет директора, учительская и над ними - возле актового зала - мрачный кабинет пения. Самое основание "передних ножек", выходящее на проспект, было четырехэтажной башней, где классы поодиночке располагались один над другим. Так, второй этаж занимала биологичка, третий - физичка и четвертый, верхний - химичка (в обиходе называемая химерой). Эти классы имели даже подсобные "лаборантские" помещения. На самую верхотуру никого не пускали: там была открытая площадка для зенитных орудий; в 1980-х годах во время ремонта здания ее наконец снесли. Между этой четырехэтажной башней и главным корпусом - там, где у стула часто прибивают дополнительные планки - шла на столбах галерея, соединяющая вторые этажи.

Вскоре после моего поступления начались работы по присоединению к школе еще одного корпуса. Он располагался позади "спинки стула" и почти параллельно ей, хотя наполовину уступал в длине. Это был старый жилой дом с коммунальными квартирами. Жильцов расселили, крышу снесли, первый этаж отдали под кабинеты труда - слесарный и столярный, второй настригли на мелкие каморки для изучения английского, а выше надстроили громадный спортзал; сбоку к нему в два яруса примыкали помещения женской и мужской раздевалки. Этот новый корпус связали с главным еще одной галереей, также на уровне второго этажа, который в результате сделался в школе самым важным.

В 2000х годах наша школа потеряла свой номер и бала расширена и перестроена в такой степени, что не имеет с прежним зданием ничего общего. Поэтому приведенные выше схемы представляют для людей, когда-либо в ней учившихся, историческую ценность.