Отделка нового дома

Автор: Михаил Глебов, ноябрь 2002

Наша жизнь почему-то всегда идет таким образом, что если затишье - так сразу на всех фронтах, и человек плачет от скуки, что ему заняться нечем; если же налетает буря, то опять-таки со всех сторон: не успевает он разделаться с одной проблемой - в дверь к нему ломятся четыре других. Оттого в старину и говаривали: "Пришла беда - отворяй ворота" - ворота потому, что одной калитки уже недостаточно.

Именно этот шаблон сработал и в 1968 году: хлопоты по устройству меня в школу сложились с хлопотами по строительству дачного дома, и в самый разгар этой возни оба семейства накрыл "большой скандал". Не имея возможности бросить начатое на половине, люди жестоко бранились - и продолжали совместно трудиться по участку и дому. Само собою вышло негласное правило: когда работаешь - не ругайся, ругайся потом. Так эти два занятия и шли параллельно, не мешая друг другу и внося остроту в набившие оскомину будни.

Мгновенное появление громадного (по прежним меркам) собственного дома поставило перед растерянными владельцами кучу проблем, явственно распадавшихся на две категории. Во-первых, следовало быстрей обживаться на новом месте: самостоятельно выполнить все отделочные работы, построить два крыльца к двум входным дверям, перенести из старого домика мебель, срочно сколотить недостающую и т.п. Во-вторых, старый дом, вплотную прижатый к новому, требовалось откатить назад и сделать его сараем. Для этого пришлось наперед расчистить от крыжовников и смородин длинную полосу через весь участок. Сверх того, нуждались в замене и прежняя уборная, и вся хозчасть, и даже столик у крана, не беря текущих садовых работ, которых никто не отменял, а между тем главного бульдозера - Ольги - теперь уже не было.

В это бурное, смутное время из сада исчезло всякое понятие об аккуратности и порядке. Цветы зарастали бурьяном, земляника оставалась нечищенной, трава - некошеной, всюду валялись кирпичи, доски, топорщились поломанные кусты, а на малину с рогозой страшно было смотреть. Ранний этап жизни нашего сада с замашками дворянской усадьбы - с перекопанными приствольными кругами, вылизанными грядками, цветущими георгинами и песчаными дорожками - кончился вместе с эпохой Ларионовых. Взамен начиналась эпоха Глебовых - с пустыми невскопанными пространствами, клочковатой травой по буграм, чахлой полезной растительностью и зелеными квадратами огородов. Казалось, будто само плодородие земли истощилось с этого времени. Впрочем, я посвящу этому любопытному вопросу отдельную главу.

Несмотря на всеобщий аврал, Алексей по-прежнему бездельничал или часами пропадал в правлении. Время от времени его удавалось подвигнуть на срочные работы; впрочем, от него никто и не ждал проку. Лишенный Ольгиного надзора, я слонялся из одного угла сада в другой; все шумно гоняли меня из-под ног, особенно Валентина, яростно громившая прежние свои посадки. Между тем родители сосредоточились на отделке дома - центральном пункте сражения.

Новые дома, как грибы, возникали по товариществу на протяжении всего лета (и еще следующего лета). Оттого вокруг бродили скучающие мастера, предлагая хозяевам свои услуги. Первым делом Иван сыскал газовщика, который переволок железный ящик с баллонами на новое место и переставил в кухню плиту; с этих пор мы окончательно перебрались жить в новые апартаменты. Следом явился электрик с громадным мотком толстых зеленых проводов и чемоданчиком с инструментами, который почему-то навсегда остался у нас. Он отключил прежнюю хибару, так что подводка от столба теперь шла по новому адресу, и затем долго - несколько дней - разводил зеленые кабели по верху и низу. Я путался у него под ногами, наблюдая, как они ныряют в черные распределительные коробки и оттуда расходятся к розеткам и люстрам.

Родители привезли из Москвы дикое количество краски: говорили, что ее стоимость равнялась четверти цены дома. Наружные стены решено было оставить "натуральными", т.е. покрасить модным тогда прозрачным лаком. По правде говоря, больше таких дураков в товариществе не сыскалось. Мало того, что лак оказался гораздо дороже масляной краски; мало того, что он уже года через два начал лупиться, оставляя проплешины, быстро серевшие от дождя; мало того, что шляпки гвоздей, скреплявших доски щитов, почернели вместе с окружающей древесиной и рассыпались по фасаду неряшливым горохом, - так еще впоследствии выяснилось, что нормальная краска по лаку не ложится: остатки этого лака отталкивали ее, как жир отталкивает воду.

Красить наружные стены дома требовалось в пять слоев (снова какая-то дикость!): сперва два слоя олифы и потом три - лака. Я помню устрашающую толпу этих черных по виду бутылок на полу террасы. Вообще любая покраска - дело трудное и канительное; что же тогда говорить о пятикратной отделке всех четырех обширных стен с двумя фронтонами, до которых - на шестиметровую высоту - поди доберись! Сперва отец выпросил у Кукикых длинную лестницу: те уже знали насчет скандала и, в пику Ларионовым, всячески раскланивались с Глебовыми. Но ее все равно не хватило по длине; тогда он сколотил собственную из двух колоссальных брусьев, которые еще надставил снизу. Это исполинское творение, пригодное для штурма средневековой крепости, насчитывало пять метров в высоту и было таким тяжелым, что доставка лестницы от сарая к дому и назад оборачивалась серьезной проблемой. В работе она была неустойчива, жутко тряслась под ногами, и потому, установив ее перед фронтоном, отец забирался в мансарду и там привязывал ее веревкой за верхний конец.

По счастью, лето 1968 года выдалось сухим и солнечным. Отец и мать, вместе и попеременно, осаждали стены с разных сторон. Едва просыхал предыдущий слой краски, как сверху ложился следующий. Помимо этой главной работы, лаком красили потолки во всех комнатах, кроме дедовой (Валентина затребовала белил), всю террасу и всю мансарду. Достали импортные белила под названием "Зебра" в маленьких банках, и мать, вооружившись тонкой кисточкой, обрабатывала оконные переплеты. Хуже всего ей пришлось с террасой, где было множество мелких фигурных планок. Стекла, заляпанные белилами, срочно оттирали ацетоном. Навозные мухи и слепни нюхали эту химию и падали в обморок. Потом настал черед полов с плинтусами; для них закупили огромные банки специальной бежевой краски, стойкой к истиранию.

Между тем Валентина, критически оглядев свою комнату, объявила, что она вся дырявая и не будет держать тепла. Возможно, она собиралась жить здесь до поздней осени (и однажды действительно попробовала, за что и поплатилась, но об этом разговор впереди). Алексей, подгоняемый свирепой бранью жены, достал много листов арголита (нечто вроде прессованного картона), заключил "водяное перемирие" с Иваном, и они вдвоем обили этой дрянью все стены и даже пол. Рита быстро оценила это нововведение; теперь уже Иван, подгоняемый бранью, уехал на поиски и привез толстые крошащиеся листы утеплителя, которыми были обиты все стены нашей комнаты. Хотели обить также и пол, но рыхлый утеплитель для этого не годился. Валентина, сравнивая свой тощий арголит с нашим великолепием, скулила от зависти.

Потом совместными усилиями обили арголитом кухню. Красили ее уже следующей весной, и с этой краской вышло приключение. Однажды в мае, в субботу, родители как обычно подъехали за мной прямо к школе, но вместо того, чтобы отправляться на дачу, свернули с проспекта на улицу Льва Толстого. Здесь, у перекрестка с Несвижским переулком, там, где теперь красуется небольшой офисный корпус, стоял двухэтажный домик ателье. В нем шел ремонт, а поскольку была суббота, рабочие отдыхали. И вот отец, оставив машину неподалеку, ринулся по мосткам внутрь разломанных окон и, озираясь, вынес оттуда громадный жбан синей краски! Стремительно сунули его в машину, дали полный газ, и наш "Москвич" полетел, спасаясь от воображаемой погони. Выяснилось, что родители совершенно не годились в налетчики: они до такой степени перетрусили, что были готовы даже вернуть краску на место. Преследуемые картинами тюремных ужасов, они запихали на даче этот жбан с глаз долой и только отливали из него баночки для работы. Краска оказалась какого-то загробного оттенка и сперва употреблялась для грунтовки, но вскоре выяснилось, что ее не так легко замазать чем-то еще. Этой дрянью, кроме кухни, были многократно покрыты и сарай, и уборная, и мелкие предметы типа скамеек и бочек.

Новый дом, поднятый сантиметров на семьдесят над землей, стоял на шестнадцати тонких сваях, между которыми гулял ветер. Поэтому необходимо было устроить цоколь - со всех сторон деревянный, а у кухни - кирпичный, чтобы внутри находился "подвал" для продуктов. Отец перехватил целый грузовик семищелевых кирпичей, по всей видимости, бракованных - страшных, щербатых, черных от пережога. Их с грохотом вывалили прямо на дорогу, отчего вышла гора обломков. Достали также цемент, а песок уже громоздился перед фасадом. Тут родители стали каменщиками: по всему периметру кухни, включая подполье, они возвели защитную стенку от земли до деревянных балок; уже через год она решительно покосилась наружу и с тех пор так и стояла. Внутри каменного периметра залили бетонный пол; по весне он взломался отдельными крупными плитами, но поскольку "подвалом" никто реально не пользовался, то эти огрехи нас не ущемляли. Весь остальной цоколь заколотили досками и покрыли бежевой краской для пола.

Затем отец взялся за оба крыльца - для террасы и кухни. Сперва их сделали простенькими: маленькая площадка и четыре ступеньки плюс перила; затем площадки расширили вбок от каждой лестницы, чтобы там можно было сидеть, а перила приобрели сложную конфигурацию; эти уродливые халабуды сверху были накрыты козырьками из шифера. Каждую весну скорбные отцовы творения отдирало от стены и перекашивало; мы с мамой смеялись, отец принимался за починку. Этого развлечения ему хватило на двадцать лет, доколе еще оставались силы работать.

Что касается внутреннего убранства, довольствовались тем, что было в старом домике, только теперь оно расставилось гораздо просторнее. Только для деда купили в Жаворонках узенькую кровать, несколько табуреток в нашу комнату, да отец сколотил один или два вспомогательных столика.

Все эти работы велись преимущественно в 1968 году, летом и осенью (в выходные), и были полностью завершены в 1969-ом, когда обе главные комнаты были наконец оклеены обоями. С этих пор на протяжении тридцати лет в доме практически ничего не менялось.