Смысл стандартизации (1)

Автор: Михаил Глебов, сентябрь 1999

Теперь мы знаем, из каких людей состояли проектные отделы и в каких условиях эти люди трудились. Следом напрашивается естественный вопрос: а что они делали, в чем состояла их работа? Но чтобы ответить на него, придется наперед рассмотреть еще одну принципиально важную тему, которая в общественном мнении стала визитной карточкой советского строительства и даже его синонимом.

Я, конечно, имею в виду типовое строительство - чужое неудачное изобретение, отвергнутое на родине и, как это часто бывало в российской истории, пустившее у нас излишне крепкие корни. Так в свое время произошло с марксизмом в политике, со стилем Сезанна в живописи, с брежневским укрупнением колхозов и увлечением ГЭС в энергетике, и т.д. Словно какой-то бес понуждал российских правителей выбирать из всего необъятного арсенала западной цивилизации самые негодные элементы и безрассудно внедрять их в жизнь, то и дело используя для этой сомнительной цели всю мощь государственного принуждения.

Однако прежде чем перейти к поистине анекдотическим извращениям советского типового строительства, необходимо рассмотреть систему советских государственных стандартов, из которых типовые конструкции выросли как частный случай. А чтобы по достоинству оценить весь идиотизм этой системы, постараемся для начала разобраться, для чего вообще нужны людям стандарты и нельзя ли обойтись вовсе без них.

Творчество и рутина

Размышляя обо всей совокупности земных человеческих дел, нетрудно заметить, что они принципиально разделяются на две большие категории - творческие и рутинные. Первые всегда есть прорыв в неведомое, где дух человеческий дышит полной грудью, открывая новые области знания или деятельности. Когда же эти области нанесены на карту и не содержат более белых пятен, приходит черед их методического рутинного освоения.

Поисковые группы геологов, преодолевая таежную глушь, ищут руду, - это творчество. Но вот руда найдена, оценены ее запасы, химический состав; на место съезжаются бульдозеры, и начинается рутинная разработка месторождения. Средневековый мореплаватель стремится туда, где кончается карта, открывает новые острова, проходит неведомыми проливами, - это творчество. Но вот он прошел, выяснил, опубликовал результаты; и по его следам двинулись в поисках выгоды сотни купеческих кораблей, - это рутина. Талантливый инженер ломает голову над принципиально новой конструкцией здания, - это творчество. Но вот оно построено, конструкция вошла в учебники, и полчища рядовых инженеров применяют ее для решения аналогичных задач, - это рутина.

Рассматривая проблему методически, можно сказать, что всякое новое дело проходит три последовательные стадии: творческую, рутинную и, так сказать, археологическую.

Сперва оно никому не известно. Наконец в урочный час, назначенный Господом, словно солнечный луч прорезает мертвую тьму неведения, озаряя нескольких призванных к тому людей, зачастую живущих в разных уголках земного шара; те, словно петухи в предутренних сумерках, просыпаются и бросают клич. Оказывается, за океаном лежит целый американский континент! Оказывается, сжатый пар может двигать повозки! Оказывается, можно летать по воздуху на крыльях!

Как будто распахнулась целая новая сфера человеческой деятельности. Одинокий клич подхватывают другие талантливые энтузиасты; скопом и поодиночке они устремляются в намеченную брешь, ищут, открывают, погибают, бродят там во всех направлениях и мало-помалу наносят очертания на карту. Это - первая ступень творчества, называемая в законодательстве открытием.

Тогда, в свою очередь, просыпаются деловые люди, владельцы капиталов, и говорят: похоже, эта несуразица может иметь коммерческую перспективу. Банкиры, промышленники и торговцы развязывают свои кошельки, и вслед удаляющимся бессребренникам-первопроходцам поднимается гораздо более многочисленная рать ученых-прикладников. Они не делают самостоятельных открытий, но приспосабливают имеющиеся для практического использования.

Пусть гений догадался, что сжатый пар может двигать повозки; но эта догадка так и останется дремать в архивных подвалах и не окажет никакого влияния на реальную жизнь людей, пока другой человек, также по-своему талантливый, получив принципиальную идею со стороны и опираясь на нее, не разработает удобную и надежную конструкцию парового котла. Это - вторая ступень творчества, называемая в законодательстве изобретением.

Но теперь, когда паровой котел уже сконструирован, испытан и доказал свои преимущества, открываются возможности его конкретного применения - в автомобилях, паровозах, пароходах, заводских станках. Автомобили, пароходы и станки также бывают разными; в результате паровой котел, не изменяясь по существу, приспосабливается в тысячах вариаций для каждого конкретного случая. Это уже компетенция наиболее талантливых инженеров. Исходя из имеющейся принципиальной модели, они разрабатывают котлы всевозможных типов, дополнительно снабжая их бесчисленными мелкими усовершенствованиями. Это - третья ступень творчества, называемая в законодательстве рационализаторским предложением.

Нетрудно заметить, что эти три стадии, составляющие Единый Акт Творчества, в духовном смысле (по Сведенборгу) являются его тремя раздельными степенями: Целью, Причиной и Действием. В самом деле, Открытие есть лишь чистая идея, общий замысел чего-либо, смутная догадка о некоторой новой возможности. Изобретение подхватывает эту идею и указывает принципиальный путь ее материального воплощения. Тогда как на долю Рацпредложения остается лишь приспособление и подгонка исходного образца для тех или иных конкретных потребностей, до самой последней и несущественной мелочи. В итоге Рацпредложение выдает уже готовый к употреблению продукт, который остается бездумно штамповать на заводах и употреблять с удовольствием. Поэтому в нем всякое Творчество опокоивается как в своем Последнем.

Когда паровой котел создан и разработан до мелочей, начинается его массовое коммерческое изготовление по всей номенклатуре, т.е. всех необходимых в хозяйстве типов, форм и размеров. Ученые ушли, за ними потянулись инженеры. В цехах остались рабочие (мастеровые, ремесленники), оснащенные всей совокупностью чертежей и незыблемых правил работы, самочинное уклонение от которых сурово наказывается. Ибо эпоха свободного творчества кончилась. Наступил черед бездумного исполнения (рутины). Уже ничего не приходится изобретать и решать, нужно лишь проворнее работать руками и получать прибыль.

Когда на смену паровому котлу тем же порядком является двигатель внутреннего сгорания, первый мало-помалу теряет хозяйственное значение, снимается с производства и уходит в историю. Его идея завершила свой цикл - от создания, через массовое использование, к отрицанию и забвению. Ибо всякая идея, словно живой организм, рождается, достигает зрелости, старится и умирает.

Творчество каждой личности и каждой цивилизации развивается подобно росту грибницы луговых опят, которая из центральной точки распространяется во все стороны, образуя непрестанно растущий в диаметре круг. Но рост идет только в направлении от центра, а более старые части грибницы со временем отмирают. Словно волна прокатывается по лугу: линия фронта уходит все дальше, а за ее спиной остается мертвое, отслужившее свой век и забытое прошлое.

Происхождение стандартов

В обиходе рутиной называют всякое повторяющееся, надоедливое, обременительное занятие, будь то еженедельная уборка квартиры, чистка зубов или набивший оскомину расчет простых железобетонных балок. Люди естественным образом тяготятся такими делами и всячески стараются их избежать или, по крайней мере, наловчиться выполнять с наименьшими затратами времени, сил и средств. Эти дела представляют собой чистую рутину, и потому в них возможен лишь один вид творчества: поиск кратчайшего пути.

Когда человек, морщась, впервые приступает к какому-либо занятию этого рода, то по неумению возится долго, и в результате у него выходит блин комом. Он чертыхается и страстно желает никогда больше за это не браться. Но назавтра железная необходимость опять ставит его в самом начале пути. День за днем, из года в год человек выполняет одну и ту же операцию, и даже если воротит нос в сторону, сами руки запоминают последовательность действий, формируя так называемый трудовой навык. Даже не вникая в смысл работы, он по опыту, из тысячи повторений знает, что выйдет, если на полоборота недокрутить гайку или употребить болт меньшего размера.

Сплошь и рядом он не способен объяснить, почему делает так-то, но мы можем не сомневаться, что он делает это оптимальным способом. Когда пожилой работник уступит свое место новичку, хозяин, конечно, не захочет, чтобы тот повторил весь путь сызнова, и заставит его научиться, т.е перенять чужой, выработанный годами навык. Если одним и тем же делом заняты несколько мастеров, у кого-нибудь из них оно получается скорее и лучше, и тогда хозяин принуждает остальных следовать его примеру. Так сам собою вырабатывается стандарт производственной операции - обязательная для всех работников оптимальная последовательность действий.

Другой род естественных стандартов вытекает из наших природных особенностей. Все стулья изготавливают высотой 40-45 сантиметров, потому что иначе человеку среднестатистического роста будет на них неудобно сидеть. Длина кровати не может быть менее 190 см, чтобы она не стала Прокрустовым ложем. Ступеньки почти всякой лестницы имеют высоту 15 и ширину 45 см, и когда мы время от время сталкиваемся с более крутыми лестницами, особенно в старых домах, то испытываем серьезное неудобство. Высота большинства дверных проемов составляет 2,1 м (с поправкой на толщину обрамления), чтобы рослый мужчина не стукнулся лбом и у него не слетела шляпа. Архитектурные нормы изобилуют подобными требованиями.

Третьи стандарты рождены нашими привычками и традициями. Европейцы, к примеру, привыкли здороваться, пожимая друг другу правые руки. Между тем папуасы в этих случаях ласково трутся своими раскрашенными носами. В принципе оба способа допустимы. Однако если кто-нибудь из нас, вдохновившись папуасским примером, решит поступить так же, я не рискну предположить, что о нем подумают окружающие и чем этот эксперимент для него закончится. В большинстве стран ездят и ходят с правой стороны дороги, тогда как в остальных - с левой. Доказать предпочтительность того или иного решения невозможно, но коль скоро оно принято, мы вынуждены подчиняться.

Кроме того, существует множество стандартов, вызванных требованиями совместимости. Во всем мире болты, гайки и прочие крепежные детали выпускают строго определенных размеров, чтобы человек или фирма, купившие импортное оборудование, могли провести ремонт подручными средствами, а не выписывать каждую мелочь из-за рубежа.

Одинаковое по всему миру напряжение в бытовых электросетях позволяет нам пользоваться любыми импортными приборами. Однако я еще застал время, когда вместо нынешних 220V во всех домах поддерживалось 127V. Это не причиняло неудобств, потому что в условиях конфронтации с Западом обыватели пользовались исключительно советской бытовой техникой. Неудобства начались, когда Москву район за районом стали переводить на мировой стандарт. В магазинах лежали приборы и лампочки обоих типов, и покупатели первым делом интересовались, на какое напряжение расчитан заинтересовавший их товар. Чтобы не выкидывать старых телевизоров и пылесосов, люди обзавелись трансформаторами, которые нудно гудели и иногда пахли горелым маслом. На работе сотрудники, приобщенные к мировой цивилизации, продавали еще не затронутым ею сослуживцам свои лампочки по 127V за полцены.

Наконец, что такое принятые в государстве законы, как не стандарты поведения его граждан? Любая законодательная система фактически является сводом стандартов функционирования данного общества. Свободная деятельность есть содержание нашей жизни, а законы образуют для нее общественно-приемлемую форму. Иначе говоря, законы любого государства (кроме тоталитарного) не оговаривают, к чему следует стремиться и чего хотеть его гражданам, но ограничивают их поступки запретами там, где они могут перерасти в злоупотребления. А поскольку доброе и полезное никто запрещать не станет, то, следовательно, чем люди в данном обществе лучше, честнее и порядочнее, тем меньше нужны им законы и тем реже к ним обращаются.

Напротив, чем граждане злее, коварнее и хуже, тем в большей степени требуется им внешняя регламентация. Мы по опыту знаем, что добрый человек редко бывает в судах и больше всего боится влипнуть в какую-нибудь тяжбу, тогда как злой до тонкостей разбирается в законодательстве, знает свои права и умеет под этим предлогом выбивать себе разные преимущества. Один остроумец даже заметил, что законы, в сущности, бесполезны: добрые люди поступают справедливо и без них, а злые все равно найдут для себя лазейку.