Стихи 1984 года

Автор: Михаил Глебов, 1984 (комментарии 2004)

Шуберт Франц не "сочиняет":
Запоется - запоет.
Он себя не подчиняет,
Он себя не продает.
(Давид Самойлов)

Новый 1984 год принес мне принципиальную решимость наконец выйти из тени и опубликовать свои "шедевры" на всеобщее обозрение. Правда, к реальным поступкам я еще был не готов, но все рождавшиеся стихи уже рассматривал с этой колокольни. Следствием стало опошление моего творчества, ибо я писал не то, что рвалось из сердца, а что казалось пригодным к опубликованию. Выражаясь иначе, прежде я говорил от себя и для себя, следовательно, говорил искренне, а теперь словно вышел в базарный ряд, где "покупатель всегда прав". И результаты такой метаморфозы наглядно сверкают в первых же новогодних стихах.

84-2 / О Петровском времени

В те дни по телевизору шел многосерийный фильм "Россия молодая" об истоках Петровских реформ. И как Петру со своей отсталой Московией захотелось вступить в почтенный хор европейских держав, так и я уже видел себя где-то в коридорах Союза писателей. Но туда нельзя было прийти с пустыми руками; прежние же мои вирши, хотя мне самому и нравились, но на фоне журнальных публикаций выглядели слишком уж доморощенными. Одним словом, требовалось срочно изготовить что-то конкурентоспособное по общепринятым лекалам. И я самоубийственно захотел отказаться от своего оригинального голоса в пользу этих "лекал". Моя муза, увидев такой поворот, проявила строптивость, но благодаря отработанному мастерству я научился обходиться и без ее помощи.

( 1 )

Край наш дремучий,
Дикий простор.
Ветер да тучи
В ряби озер.

Колокол древний,
Дедовский прах
Скиты, деревни
Спят на буграх.

Пашни ополья,
Кряж над рекой -
Ширь и раздолье,
Тишь и покой.

( 2 )

Могучая сила
Недвижно спала.
Недвижность - могила
Той силе была.

Не ведая дела,
Не делая зла,
В бессилии прела,
Сложивши крыла,

Живя еле-еле
Убогим быльем,
Как деды велели
В безумье своем.

( 3 )

Благолепен, богомолен,
Поднялся со всех сторон
Монастырских колоколен
Колокольный перезвон.

Сумрак теплого собора,
Слов медлительный ручей,
Звуки певческого хора
В теплом пламени свечей.

Люди, молоды и стары,
Никнут, головы клоня.
В такт расходятся удары,
Переливами звеня.

Царь коленопреклоненный,
Патриарх с крестом во лбу.
Чудотворные иконы
Взглядом меряют толпу.

Расскажи, когда, откуда
На песках произвели
Третий Рим - восьмое чудо
Вечных ценностей земли?

Отдать должное, в этом отрывке мне хорошо удалась звукопись.

( 4 )

Над лесами важными
За ветрами влажными
На Москву с подворьями
Утренними зорями -
Хоть о том не просится -
Тихий плеск доносится,
Отзвук славных дел его,
Шелест моря Белого

С волнами ненастными,
Барками, карбасами,
Нравами вчерашними,
Крепостными башнями,
Отмелями, взморьями,
Северными зорями.

Там гуляют дикие
Ветры многоликие,
Море, словно пленница,
Под ветрами пенится.
Там путями старыми
С дивными товарами
К нам идут незваные
Шхуны иностранные.

А зимою вьюжится,
Альбатросы кружатся,
И идут за тучами
Холода трескучие,
Белые, каленые,
Тьмою ослепленные.

Да поможет Троица
В однолетье строиться,
Где укажет царь ему,
Флоту государеву.

( 5 )

Иди, мужик, из дальних мест,
По дому не грусти,
Чтобы косой петровский крест
По свету пронести.

Чтобы военные суда
Несли к его ногам
Ключи, знамена, города,
И Гангут, и Гренгам.

Чтоб пробужденная страна
Послала корабли
С запасом русского зерна
Во все концы земли.

Те корабли наречены
Под росчерком пера
Великим детищем страны
Великого Петра.

7 января 1984

Единым духом сочинив все это (хотя вдохновение, словно обидевшись, в эти дни стало давать перебои), я по совести должен был признать, что "доморощенный вкус" таких стихов бросается в глаза гораздо откровеннее, чем в прежних лирических вещах, росших из глубины сердца.

84-3 / Сказка между прочим

Написана из озорства практически мгновенно. Может расцениваться как своеобразная пародия на Кавказскую экспедицию 1982 года.

( 1 )

Как известно, на рассвете
Чудакам надежда светит,
Дождик кончился с утра -
В экспедицию пора.
Пересиливши истому,
Отправляемся из дому,
Ибо всем до одного
Неизвестно ничего.
Оседлав худые дроги,
По наезженной дороге,
Смыв невежества печать,
Едем землю изучать.

( 2 )

Едем, смотрим: повсеместно
Романтично, интересно.
Подвернулся буерак:
Кучер - ох! Телега - крак!
Обсуждая случай, вместе
Постоим на этом месте,
Смерим рытвину в длину,
Ширину и глубину.
Осмотрели, обсосали -
Скопом вывод написали,
И спокойствие взяло:
Яма мелкая зело.

Вот, удвоивши отвагу,
Приближаемся к оврагу.
Кучер править не дурак:
Лошадь - ох! Телега - крак!
Комаров давя в овраге,
Исписали лист бумаги;
Сосчитавши синяки,
Начертили от руки,
Где лежат под слоем сена
То дубина, то полено,
Осыпь битых кирпичей,
А внизу течет ручей.

Все в затылке почесали -
Снова вывод написали:
"Что канава, что кювет -
Никакого страху нет.
Яма шире, яма уже -
Все различие снаружи,
А разумно посмотри -
То же самое внутри."

Больше страха нет в помине:
Все известно на равнине,
Чтобы на телеге впредь
Все препоны одолеть.

( 3 )

Но теперь не без задору
На телеге едем в гору;
Как сокровища земли,
Горы светятся вдали.
Благо кучер знает дело,
Едем прямо, едем смело;
Вот граненая скала
Всех в расселину ввела.

В тесном сумраке отлого
Вьется узкая дорога,
Скалы мрачные голы,
Наверху кружат орлы.

С каждым часом - круче, круче;
Шатки камни, давят тучи;
Бедный кучер, чуть живой,
В страхе крутит головой.
По тропинкам небывалым
Над зияющим провалом
Силой тяжкого труда
Еле держим повода.

То колдоба, то канава,
Яма слева, яма справа,
Кучер этак, кучер так,
Наконец телега - крак!

Без единой путной мысли
Все над пропастью повисли;
Сверху неба лоскуток,
В глубине шумит поток.
На ветру висим над бездной
В перепалке бесполезной.
Бог! Судьба! Друзья! Враги!
Кто угодно! - помоги…

( 4 )

С кем попало без разбору
Никогда не езди в гору:
Неразборчивых гора
Не доводит до добра.

8 января 1984

84-4

Меня измором не бери,
Доверчиво не пой:
Ведут слепых поводыри,
А я уж не слепой.

Я стал, наверно, слишком зряч,
Пройдя в ином году
Сквозь лживый смех и лживый плач
И мнимую беду.

8 января 1984

84-5 / Ночью в зимнем лесу

Эти два восьмистишия сознательно писались как "шедевры художественности"; можно лишь удивляться тому, что они действительно вышли неплохо.

( 1 )

Висит луна на ветке,
Морозный круг на ней.
Мы все - марионетки
В плену ее теней.

Большая, неживая,
Желтеет на суку -
Ломоть от каравая,
Искрящийся в снегу.

( 2 )

Заходит месяц в темный лес,
Лучи на снег разлив.
Холодный свет перепелес,
Уныл и боязлив.

Косые полосы сплелись -
Графит, слюда и сталь.
Деревья тянут ветви ввысь,
А тень ложится вдаль.

12 января 1984

84-6 / Наброски о Марине Цветаевой

Хотя эта поэтесса никогда меня не восхищала, ее склонность к воспеванию неразделенной любви отчасти перекликалась с моей заживающей сердечной травмой. Сверх того, я догадался, что "настоящая" лирика, употребляемая знатоками, как раз и состоит в оплакивании измен, разлук и пр. Поэтому я решился уже загодя сочинить кое-что в этом ключе, дабы не выходить на публику с пустыми руками.

( 2 )

Убогим - благовест
Над гнилью богаделен.
Судьбы горячий перст
На одного нацелен.

Хранит его струну
Для всех, по воле рока
У времени в плену
Стареющих до срока.

( 3 )

Тебя волнуют светляки
В тумане за дверьми? -
Возьми огонь с моей руки
И мрак с другой возьми.

Тебя проймет горенья дрожь,
Отчаяния тишь.
Ты очень многое поймешь
И многое простишь.

Тот привкус горького вина
Не смоется в судьбе;
Вещей ночная сторона
Откроется тебе.

Тебе даровано испить
При жизни ад земной.
Ты будешь счастлив? - может быть,
Но только не со мной.

( 4 )

Закат угрюм и страшен:
В ночи пылает ржа.
Огнями с черных башен
Сигналят сторожа.

В скупой рассвет глядится
С навершия копья
Твоя Москва-столица,
История твоя.

Трудно вспомнить, какую связь я нашел у Марины Цветаевы с историей.

( 8 )

Одна судьба - один конец.
Одна в чужом краю.
Ночами стук родных сердец
На память узнаю.

В пустой избушке помолчу
Над пеплом дорогим…
Свою горящую свечу
Передаю другим.

15 января 1984

84-7

Ругаться, спорить бесполезно -
Попробуй, зиму прогони!
Живи над сумрачною бездной,
Привычки старые храни.

Глядит декабрь подслеповато,
Цветы убрали со стола,
Но беспощадная расплата
Не слишком рано ли пришла?

17 января 1984

84-8

А вот стихотворение, хотя и посвященное реальному человеку, но написанное "для публики", без всякого участия сердца. Стиль легкий, удобный к чтению, а за словами ничего не скрывается. Стихи такого рода имеют все шансы на общественное признание.

Без тебя мне - день не в день.
На исходе дня
Неисполненного тень
Мучает меня.

Без тебя - земля сера,
Темен свет огней,
За окошком вечера
Глуше и длинней.

Сколько радостей в году
Упустил, любя…
И зачем я, на беду,
Повстречал тебя?

17 января 1984

84-9 / Болезнь в Новогодие

На елке досадные светят огни
В больном ореоле,
Мешают, куда головы ни приткни, -
Погасли бы, что ли…

В постели уютно, а холодно все ж -
Поглубже забиться!
Проходит порой непонятная дрожь,
Смеркается, спится.

Во сне бесконечно куда-то идешь,
Боишься кого-то,
Запутанность линий, расплывчатость рож -
Больная дремота.

18 января 1984

84-11

Мы глаза проплакали в дороге,
Надышались суховейной пыли.
Были мы забавны и убоги,
И такие праведные были.

Нас встречали лужи или стужа,
Жалила болотная осока,
И один сказал: "Не это нужно!" -
Повернулся и пошел к востоку.

На востоке тучи восходили,
Зори темно-красные вставали…
Не найдет он сказочные были,
Но назад воротится едва ли.

31 января 1984

84-12

Движенья тонкие как струны
Для сердца чистого близки
В огне любви, в ночи безлунной
Всепоглощающей тоски;

И мимолетная удача,
И будних дней веретено,
И горький вздох о том "иначе",
Что лишь во сне тебе дано.

Сердца к прекрасному нечутки.
В почете - броские цвета.
Вокруг - фиалки, незабудки
Идут на силос для скота.

Пускай алмаз на дне колодца -
Его немеркнущая суть
Искристым светом отзовется
Когда-нибудь кому-нибудь.

31 января 1984

84-13

Сгорит стихов тревожная тетрадь,
Забрезжит свет на горизонте мглистом,
И станет холодать и рассветать,
Когда романтик станет реалистом.

Потухнет сердца пламенная медь. -
Колонки цифр. Безверье атеиста.
Ты будешь бог. Ты будешь все иметь,
Когда романтик станет реалистом.

И вот - успеха сумрачное дно,
Пустые дни проносятся со свистом,
Холодный белый свет, и все - равно…
Не становись, романтик, реалистом!

31 января 1984

84-14

Следующий стих - неоконченный, слетевший ко мне мгновенно и беспричинно. Не было знакомых людей, о которых я мог это написать.

…Они сошлись. Ей двадцать лет,
А он - философ и поэт,
Искал магический кристалл,
Перебесился и устал
И проклял злополучный свет,
Где ничего святого нет.
Живет, спокойствие ценя;
На нем - неверия броня,
В его глазах серо, темно -
Скучать до смерти суждено.

Она светла, она мила,
Легка, подвижна как стрела,
И верит больше, чем уму,
Шальному сердцу своему,
И тот кристалл давно уже
Несет в доверчивой душе,
И вся полна его огнем,
Хотя не ведает о нем.

Скажи, откуда родилась
Столь удивительная связь
Надежды новой и былой,
Ручья со льдом, огня с золой?
Сошлись два сердца, пласт на пласт -
Что это в результате даст?
Кому поможет, а кому
Усугубит его тюрьму?
Как много горя и труда
Несет борьба огня и льда!

Она дробит его гранит,
А он насмешливость хранит
Под этим искренним лучом,
Поскольку знает, что почем,
И в это верит; и - увы -
Всегда прогнозы таковы:
На ближних искоса воззрясь,
На грязь наслаивают грязь,
Перекрывая к ним пути,
Чтоб повернуться и уйти. (…)

1 февраля 1984

84-15

В последних числах января я посетил редакцию журнала "Юность", где воочию удостоверился, что моя писанина никому не нужна (об этом см. следующие главы). Отсюда родилось поистине программное стихотворение, отразившее мою решимость не ходить зря по редакциям и не выпрашивать там милости.

Текут в редакцию стада,
Им нет конца и края…
На дураков плевал всегда
И ныне презираю.

Я мог что мог и стал чем стал.
Не так уж нужен, право,
Официальный пьедестал
И маленькая слава.

Увы, дешевле, чем помет,
Печатная страница:
Дурак ни строчки не поймет,
А критик оскорбится:

И тема, видишь ли, не та,
И тон не тот при этом,
И не показан ни черта
Рассвет над сельсоветом.

Пустая брань из разных уст,
Поврозь и коллективно.
Ты сам не свой, ты зол и пуст,
И все вокруг противно.

…Редактор к притолоке прижат,
А дальше что? - Трясина:
Стихи ненужные лежат
На полках магазина.

И на растопку не берут…
На свалку - и готово…
Поэт! Не трать талант и труд
И боль пережитого!

Ты страсти вытерпел сполна,
Горел проблемой спорной:
Не слишком велика цена
Для ящика в уборной?

Впустую бисер не мечи
Пред общим обелиском;
Стихи, звенящие в ночи,
Дари друзьям и близким,

Тому, кто любит и поймет,
Кому по сердцу это,
Кому страница - не помет,
А часть души поэта.

1 февраля 1984

84-16 / Юный романтик

Ни твоя, ни моя, ничья.
Я тебе подарить готов
Шелестение вод ручья,
Золотые глаза цветов,

Обаяние звонких строк,
Свет в окошке, излом в судьбе,
Непроглядную даль дорог,
По которым стремлюсь к тебе;

Ужаснуться, что ливень смыл
Твой единственный легкий след…
И поверить не хватит сил,
Что тебя и на свете нет.

В окна смотрит ночная тушь,
Серебристый туман разлив
Над мерцанием желтых луж,
Над скептической дрожью ив.

1 февраля 1984

84-17

Потухли языки костра -
Золы немного.
Встает рассвет. Уже пора,
Пора в дорогу.

Надежду с горем пополам
Пошлет Всевышний,
И кто-то нужен будет нам,
А кто-то - лишний.

И что-то новое сорву,
А те обноски
Невольно выкину в траву
У перекрестка.

И будет день, и будет ночь,
И новый - прожит,
И этой смены превозмочь
Никто не сможет.

5 февраля 1984

84-19 / Пастораль

С милым счастье в шалаше? -
Изжило себя уже.
В шалаше темно и нудно -
Милый, видимо, дурак;
Злоба копится подспудно
На нехватку разных благ.

По соседству - Бармалей.
Вот уж вправду дуралей!
Незначительного роста,
Восемь пальцев на руке,
А гляди - торшер и тостер
И сберкнижка в тайнике.

С милым больше не могу,
К Бармалею убегу.
О возлюбленном жалею
И о жизни молодой,
Ненавижу Бармалея,
Но кормлюсь его едой.

Взгляды нечего беречь;
Через год - иная речь:
Идеалы - мертвечина,
Бармалей меня увлек;
Тот лишь истинный мужчина,
Кто имеет кошелек.

Кредо мудрости земной:
Кто с рублем - живи со мной!
В шалаше угаснул милый,
Распродав убогий хлам.
Усмехаюсь над могилой
Со слезами пополам:

Ты, конечно, был хорош,
Только что с тебя возьмешь,
Кроме ласкового взгляда,
Слишком честного пути?
Задарма того не надо -
Деньги, деньги заплати!

8 февраля 1984

84-20 / Финал Синей тетради

Как и всегда бывает, нервный надрыв скоро перегорел, обратившись в апатию. Стихосложение вдруг сделалось мне противно. В самом деле, если моя "продукция" никому на фик не нужна - зачем же тогда изводить себя? И не хватит ли воспевать откровенных шлюх, с которыми всякий уважающий себя мужчина попросту объяснился бы матом? Хорошо ли, худо ли, а прежняя эпоха умерла; пора заканчивать и свою детски-наивную писанину. И вот на очередной странице красивой синей тетради, в которую начиная с сентября заносились "Тусклые стихи", я вывел следующее:

Восемнадцать месяцев
Сердце бьется, бесится.
Восемнадцать месяцев
На дворе смеркается.
Восемнадцать месяцев
Рифмы многозвонные
Ходят в синих сумерках
У столба на привязи.

Для чего я проклял вас,
Окна бледно-желтые,
Плоские, холодные,
В темный час глядящие
На меня двусмысленно?

Верил в солнце светлое,
Шел к заре предутренней,
Да сверялся с картою,
Да ошибся адресом,
Да опять запутался,
Ибо время за полночь,
Дуют ветры резкие
И горят недобрые
Окна серно-желтые.

Восемнадцать месяцев
Зря, конечно, не были,
Не прошли бессмысленно,
Но пришли к исходному,
Лишь на новом уровне.

Вот страна недобрая,
Темная, болотная!
Бесконечно тянется,
Светляками светится,
Словно малым солнышком,
Как посмотришь издали,
А вблизи - червяк сидит,
Мерзко ухмыляется…

Грязно все, что было звездно.
Не под силу воз тянуть.
Замолчи, пока не поздно:
Пусть в душе осядет муть.

9 февраля 1984

Восемнадцать месяцев, т.е. полтора года - срок, прошедший с отправления в Большую кавказскую поездку.
Окна бледно-желтые - в ту зиму, просыпаясь ночами, я всегда обращал внимание на зеленовато- желтый огонек в противоположном доме. Кажется, там была кухня. Я, разумеется, не знаю, кто и зачем сидел напролет целые ночи. Но этот отдаленный маяк почему-то казался мне символом зла, и я не любил на него смотреть.
Вот страна недобрая - ясно, что имеется в виду не СССР, а то общество обывателей, в котором я жил.

Именно в этот момент меня навсегда покинула муза. Но я не понял этого, а просто решил, что наступило обычное затишье, моя душа оправится, и все пойдет по-прежнему. Хотя старая привычка временами понуждала браться за перо. Тогда рождались блеклые, заведомо бесцельные стихи, словно отблески ушедшего дня. Живое и полнокровное дело в одночасье сделалось историей, археологическим музеем, куда я время от времени с грустью заглядывал.

84-21

Отрепье обносилось
И стало отмирать.
Сорняк пошел на силос,
А стих пошел в тетрадь.

Созвучия в тетради
Набились как могли,
Но силос где-то сзади,
А лучшее - вдали.

16 февраля 1984

84-22

Скудеют солнечные краски
Потертых, выцветших страниц.
Настало время новой сказки
И новых действующих лиц.

Февраль спокоен и бесцветен -
Его как хочешь принимай;
Но сколько вмятин, сколько метин
Оставят март, апрель и май?

16 февраля 1984

84-23 / Волшебник

( 1 )

Когда волшебник станет умирать,
Когда и силы дать отпор не будет,
Его осиротевшую тетрадь
Откроют малограмотные люди.

Они страницы тайные прочтут,
Секреты чар волшебных обнаружат
И скажут: что нам гений? Весь он тут.
И скажут: мы теперь его не хуже!

Фамилии на первой полосе,
Способные - в почете, на примете;
Исследуют, шумят, колдуют все,
Но нет от них чудес на белом свете.

( 2 )

Он был, как луч, неповторим,
Он жил беде назло.
Теперь он умер. Тусклый дым
Одел его чело.

И ненавидевшие - те
Уняли торжество
И загрустили в темноте
И вспомнили его.

22 февраля 1984

84-24

Ночь. Луна в оконной раме.
Потушу свою свечу
И над темными дворами
Солнце яркое включу.

Пролетит спросонья птица,
Вспыхнет кровельная медь,
Будут лужи золотиться
И деревья зеленеть.

Люди в небо смотрят робко,
Бабки вешают белье…
Закрепить бы насмерть кнопку,
Чтоб не выключить ее!

22 февраля 1984

84-25 / Март

Обыкновенное субботнее утро. За окном уже подтаяло, и снег почернел. В комнате разбросаны вещи, за стеной тихо играет радио. По календарю наступила весна.
И я подумал: может быть, действительно?

3 марта 1984

84-26

Отчего печаль светла,
Ночи вешние бессонны,
Воздух горного стекла,
Переливы, перезвоны?

Над рекой рассвет встает,
И кричит спросонья птица,
И ручей, уйдя под лед,
Все бурлит и пузырится.

17 марта 1984

84-27 / Телефон на даче

Даже голоса не слышу…
Мне не терпится - ответьте!
Только дождик сыплет в крышу,
Шелестит вода в кювете.

Только чавкаю по глине,
Слякоть шепотом ругая.
Мокнет птица на рябине
И на проводе - другая.

Туч растрепанная вата,
Шелест, сеточка косая…
День доплакал до заката
И тихонько угасает.

23 марта 1984

84-28

Январской полночью предвижу
Распутье, майские цветы,
Ненастья слякотную жижу
И дни янтарной красоты.

И снова солнце сломит вьюгу,
И осень тусклая придет
По нескончаемому кругу.
Из раза в раз. Из года в год.

23 марта 1984

84-29

Я двуедин. Ведут меня
И поровну сильны
Поклонник солнечного дня
И сумрачной луны.

Рассвет, сомнения дробя,
Руке дает размах.
Луна - неверие в себя,
Сомнение и страх.

Лучи врага сбивают в лет,
Куют к звену звено;
Луна грустит, луна поет
О том, что не дано.

Живут попарно: спуск - подъем,
Надежность и авось;
И день и ночь - всегда вдвоем
И не бывают врозь.

10 июня 1984

84-30 / Жалоба

В понедельник дождь идет
И во вторник дождь идет,
В среду также дождь идет,
А в четверг гремит гроза;
Ливни в пятницу шумят,
По субботам сыплет град;
В воскресенье ж - все подряд…

Лето 1984

84-31 / Нарва, 1700-й год

Борьба кончалась постепенно,
Уже без тактики, без строя.
Глухие вражеские стены
Стояли, как и перед боем.

У перевернутых орудий
Метались в зареве заката
Ополоумевшие судьи
И недобитые солдаты.

И, затаив, что наболело
На сердце каждого от веку,
Собрали, что осталось цело,
И перешли обратно реку.

Октябрь 1984

Да, борьба действительно кончалась постепенно и теперь уже завершилась полностью. Более ни одного стихотворения не вышло из-под моей руки. А прежние тетради стали архивом, архив утонул в коробке, и я временами с грустью пересматривал их, словно фронтовик - дорогие сердцу награды. Так моя восьмилетняя стихотворная эпопея наконец стала историей.

Прощайте, строчки-птицы…