Дурная наследственность (3)

Автор: Михаил Глебов, 1999

7. Механика присвоения зла

Истинный смысл земной жизни всякого человека состоит в формировании его внутреннего духа по небесному или адскому образу. Внутренний дух человека формируется путем сознательного присвоения им добра или зла. Настало время рассмотреть принципиальную схему этого присвоения. Добро и зло присваиваются совершенно сходным образом. Однако для простоты и краткости ниже будет рассмотрено одно присвоение зла, тем более что тема дурной наследственности к этому располагает.

Как уже говорилось, человек, пребывающий в неопределенном состоянии и еще не достигший развилки, фактически не имеет собственного внутреннего духа, который на самом деле совершенно закрыт. Вместо него он пользуется родительской наследственностью, о чем пойдет речь в следующей главе. Однако он имеет внешний (природный) дух, пребывающий в Мире Духов и одетый оболочками эфирной и сверху материальной. Внешний дух осознается человеком как его характер и психика. Это - то самое драгоценное "Я", которое мыслит и чувствует в нашем теле.

Время от времени наследственное зло человека прорывается из глубины в виде какого-либо дурного желания. Это желание, едва появившись, осознается разумом, который стоит у двери в качестве привратника и решает, пускать незваного гостя или не пускать. Поэтому и говорится: желание вышло на свет разума. Здесь существует несколько вариантов.

(1) Разум, опираясь на известные ему Истины, распознает в возникшем желании зло и не пускает его в дверь. Правда, разум как таковой не имеет силы не пускать. Но Господь дарует человеку любовь к добру (что равносильно любви к защите истин), и когда разум распознает в незваном госте зло, эта любовь выступает навстречу и изгоняет его. Такое изгнанное зло не присваивается внешнему человеку и становится успешно преодоленным искушением.

(2) Разум, не ведая истин, не может распознать в возникшем желании зла и, прельстившись на обещаемое им удовольствие, дает согласие. Такое зло не присваивается по принципу "если бы вы были слепы, на вас бы греха не было". Правда, есть и другая фраза: "а незнающий бит будет меньше" (чем знающий; но все-таки бит). Как бы то ни было, зло всегда остается злом. Правда, мне по собственному опыту известно, что на первых порах, когда человек еще по уши во зле, Господь нередко попускает ему творить зло, которое человек ошибочно считает добром, и это зло удивительным образом идет ему на пользу. Взять хотя бы изучение Божественных Истин грешником, который подсознательно надеется использовать их, словно магию, в достижении собственных целей. Здесь важно отметить, что он вовсе не сознает этой побудительной силы, и потому она не вменяется ему в грех.

(3) Разум видит зло, знает (или догадывается), что это - зло, что так делать негоже, но в чаянии удовольствия сознательно одобряет поступок, который и осуществляется человеком, если не мешают внешние обстоятельства. Как только разум одобрил то, что предложила воля, между ними родилось согласие. В результате этого согласия зло присваивается внешним духом в качестве привычки, которая от повторений крепнет. Сам внешний дух формируется этими привычками подобно тому, как мальчишка лепит снежную бабу, и каждая новая привычка - лишний ком снега к этой бабе. Недаром говорят, что привычка - вторая натура. Впрочем, до тех пор, пока человек не умер, он может бороться с вредными привычками и избавляться от них. Так скульптор, пока не продал свою работу, может без конца шлифовать и доделывать ее.

Однако не следует забывать важнейшее свойство Материального Мира: все, что происходило в нем хотя бы мгновение, остается навсегда. Стало быть, где-то остаются и наши преодоленные привычки. Понятно, что чем меньше будет у нас такого багажа, тем лучше.

(4) Разум дал согласие на зло, но, по независящим от человека обстоятельствам, совершить дурной поступок он так и не смог. В этом случае зло присваивается внешнему человеку в той же степени, как если бы поступок был совершен. Ибо у человека нет внутренней узды: он хочет зла, он считает его допустимым, он мечтает о нем, многкратно совершая в своем духе, и только ждет удобного случая, чтобы воплотить его в жизнь. Всякому понятно, что если вор пожелал совершить кражу, но, увидев милиционера, воздержался и прошел мимо, то внутренне он все равно виноват в преступлении, которое имело бы место, не подвернись случайно милиционер.

Чем хуже у человека наследственность, полученная от родителей, тем яростнее рвется наружу зло и тем большее его количество разными путями присваивается внешним духом и входит в привычку. Эта тенденция еще усиливается при недостаточном или откровенно дурном воспитании, которое не противится злу, но даже поощряет его. Постепенно человек оказывается в кольце вредных привычек (замкнутый круг), действующих совокупно и до того дружно, что попытка прогнать какую-нибудь одну наталкивается на сопротивление прочих. Если, положим, пьяница решил бросить пить, ему угрожает разрыв с компанией собутыльников, а если поддерживать дружбу с ними, то нельзя не пить. С другой стороны, чем больше совершает человек зла, тем сильнее проникается его наслаждением. В той же мере и разум его, если даже придерживался Истин, начинает отвращаться от них в угоду своим удовольствиям. Кольцо грехов становится все теснее, небесный свет - все глуше, и наконец Господь уже не может бороться за спасение человека, явно и целеустремленно рвущегося в ад.

Тогда неопределенное состояние человека заканчивается. Он выходит на развилку и здесь (ужасный миг, определяющий его вечную участь!) принимает внутренним духом свое первое малейшее зло. Акт принятия этого зла совершенно не ощущается и не сознается, потому что он происходит в глубине, куда не досягает наш внешний аналитический разум. Со стороны его тоже не видно, но есть косвенные признаки. Незадолго до развилки бывают пугающие сновидения, являются умершие родственники, заведомо добрые, и плачут. Иногда Господь посылает даже прямые чудеса: так у NN из глубины шкафа сама собою выползла икона.

Вскоре после развилки поведение человека резко меняется в худшую сторону. Он утрачивает коммуникабельность, уходит в себя, постоянно недоволен, каждая реплика содержит частицу гнева или сарказма. Постепенно исчезает интерес ко всему, кроме собственного "я". Он часто сидит с отрешенным видом, напрягши тело и подавшись вперед; глаза полуприкрыты, но видно, как зрачки движутся под веками, а дыхание учащено, - это его обуревают воображения зла. Некоторые из этих фантазий даже высказываются вслух, удивляя своим алогизмом окружающих. Тогда же обостряются хронические болезни и добавляются новые.

Отныне внутренний дух человека, словно губка, жадно упитывается злом, а скорость падения возрастает. И многие низверглись бы в самые глубины ада, если бы Господь не попустил им скорой смерти, которая со стороны зачастую кажется внезапной и безвременной. Не оттого ли происходит вокруг столько несчастных случаев, аварий и убийств, не говоря уже о стихийных бедствиях и войнах? Показательно также, что наибольшее число подобных трагедий разыгрывается в уголовной среде, где грех служит общепринятой нормой жизни.

8. Роль "ветхого человека"

Временной промежуток между зачатием человека и его прибытием на распутье может считаться неопределенным состоянием его внутреннего духа. Ибо внутренний дух формируется либо злом, либо добром, когда они уже присвоены. Однако до развилки внутреннему духу человека ничего не присваивается; следовательно, никакого внутреннего духа у человека де-факто нет. Отступив на минуту от принятого ранее упрощения, вспомним, что термином "внутренний дух" обозначается бесчисленное множество состояний человеческого духа (или точек вертикали) в пределах Неба и ада. Сама вертикаль существует вечно; стало быть, все ее точки также существуют вечно. Поэтому, говоря об отсутствии внутреннего духа у еще не определившегося человека, мы не должны понимать дело так, что всех этих точек у него вовсе нет. Просто все точки вертикали человека, лежащие в пределах Небес и ада, закрыты, и среди них нет ни одной, в которой бы он актуально находился.

Тем не менее человек не может жить без внутреннего духа (или, если угодно, с бездействующим внутренним духом), потому что через него поступают во внешнего человека все наития, как небесные, так и адские. Следовательно, у человека существует какой-то временный заменитель внутреннего духа, этакий квази-дух, вроде костылей у безногого, который служит ему до самой развилки и впоследствии отбрасывается за ненадобностью.

Мне кажется, что роль этого квази-духа играют духи, присоединяемые Господом к каждому человеку. В одном месте Сведенборг замечает, что когда падший человек вышел из Небесного Порядка, то уже не смог рукодствоваться общим наитием, и пришлось присоединять к нему духов. Наитие же нисходит во внешнего человека через внутреннего. Стало быть, в отсутствие последнего человек действительно не способен руководствоваться общим наитием Небес. Но злые и добрые духи, пребывающие на внутренних планах Природы, уже имеют каждый собственную сложившуюся внутренность, - у кого небесную, у кого адскую. Общее наитие Небес (и ада) поступает в их внутренности, оттуда передается в их внешность, а внешностью своей эти духи приклеены (присоединены) к человеку и соответственно движут им, хотя человек того совершенно не знает и все поступки приписывает себе. Человек с присоединенными к нему духами похож на телеграфный столб, который сам не касается земли, но жестко привязан к торчащим из нее бетонным сваям.

Можно предположить, что роль отцовского наследия заключается в изначальной конфигурации злых и добрых духов, присоединенных к человеку, к которым этот человек, по мере своего развития, может благоволить или, напротив, от них отвернется. Это - некий начальный параметр, влияние которого ослабевает пропорционально возрасту и самостоятельности человека.

Похоже, что именно этот унаследованный от отца дух называется в Библии ветхим человеком, который должен умереть (отпасть за ненадобностью), чтобы новый человек родился. Ветхий человек начинает умирать на развилке, когда происходит зачатие нового человека, т.е. начинается формирование собственного внутреннего духа человека, и окончательно умирает в момент завершения преобразования (или, напротив, антипреобразования - начального периода складывания внутреннего духа по адскому типу).

При этом выходит, что ветхий человек вовсе не обязательно является человеком адским. Если, к примеру, отец ребенка был человеком преобразованным, то его дух, передаваемый ребенку, также окажется носителем доброго начала. Стало быть, понятие ветхости обозначает не злое качество, а просто констатирует факт, что дух, унаследованный от отца сыном, не принадлежит сыну в собственность. Он оказывается подобен старому клубню картофеля, из которого вырастает новый побег. Этот побег заимствует из старого клубня питательные вещества так же, как впоследствии будет делать это собственными корнями из земли. Следовательно, для молодого растения старый клубень является чем-то внешним, а отнюдь не его частью.

Ветхий человек, т.е. отцовское наследие, не может непосредственно навязать ребенку свои грехи или добродетели. Однако наследственность является отправной точкой всех его склонностей, которые по мере его взросления в известном порядке проклевываются из-под спуда и дают о себе знать. Соответственно, чем масштабнее полученное от отца зло (первородный грех), тем труднее его победить. Наконец, существует такая его степень (в точности известная одному Богу), которая практически непреодолима, так что всякий ребенок, если бы он родился в этой степени зла и остался жив до совершеннолетия, был бы заранее обречен аду. Но поскольку воспитание таких безнадежных дьяволов противно целям Божественного Творения, Господь разными способами препятствует их рождению.

Достигается это, в частности, (а) ранним рождением детей, когда главное актуальное зло отцом еще не усвоено, (б) рождением не сыновей, а дочерей, которые не передают свой внутренний дух по наследству, (в) рождением слабых, безвольных, больных, психически неполноценных детей, которые вследствие такого состояния не могут реализовать на деле отцовское зло и держат его как бы запечатанным, (г) ранней, до их полового созревания, гибелью детей от болезней или несчастных случаев, (д) импотенцией отца (проблема наших "новых русских"). В результате человек, по Божьему попущению стяжавший чрезмерное актуальное зло, оказывается могильщиком своего рода, который сразу или в ближайших поколениях гибнет под тяжестью этого зла.

9. Зло творимое и зло удерживаемое

Немного выше я утверждал, что если злое хотение человека одобрено его сознанием, уже не принципиально, исполнил ли он его фактически или нет. Тем не менее существует огромная разница между человеком, реализующим свои помыслы, и тем, который был бы рад, да не может.

Дело в том, что реализация всякого желания приносит человеку соответствующее удовольствие, подобно тому как цирковой медведь получает лакомый кусок лишь по окончании своего трюка. Он может, конечно, о нем загодя мечтать и облизываться, но эта платоническая надежда сама по себе не является удовольствием, разве лишь его бледной тенью. Когда же поставленная цель реализована, человек явственно ощущает удовольствие, хочет испытывать его еще и оттого впредь стремится поступать так же. Чем чаще он его достигает, тем ненасытнее становится аппетит.

С другой стороны, человек на практике обнаруживает все новые частности и детали своего удовольствия, подобно тому как опытные развратники не довольствуются простым совокуплением, но придумывают сотни разных поз, приемов и приспособлений. В этом случае удовольствие, понимаемое неопытным человеком как нечто единичное, диверсифицируется, распыляясь на множество составляющих, как если бы человек держал в руках простую палку, и вдруг эта палка на самом деле оказалась пучком из множества тонких нитей, каждая из которых приносила бы ему свое особое удовольствие. Таким образом, чем активнее человек реализует свое желание, тем все обширнее и глубже становится получаемое им удовольствие, и тем сильнее для него стимул продолжать и впредь в том же духе. Поэтому злой человек, встав на эти рельсы, безостановочно катится по ним все глубже в ад, а человек преобразованный, напротив, со временем все ускоряется по направлению к Небу.

Понятно, что всякий субъект, лишенный возможности реализовывать свои злые желания, не может получить от них и удовольствия. Если насильственно прервать его на середине, как это случается при аресте, внезапной болезни, потере богатства, должности и т.п., он будет беситься, страстно желать своего зла и непрестанно осуществлять его в воображении, а поскольку к тому времени он на опыте познал уже немало частностей и деталей, ничто не помешает ему изобретать все новые вариации своего зла. Ему можно связать руки, но уже поздно связывать душу. Чем крепче его сдерживают снаружи, тем отчаяннее он рвется к своему злу внутри, подобно человеку, колотящему в дверь запертого сортира. Такого грешника, вкусившего запретный плод, вряд ли уже что исправит.

Дело складывается иначе, если Господь с самого начала препятствует потенциально злому человеку получить удовольствие своего зла. С возрастом в ребенке пробуждается наследственное зло и мощно влияет в его разум, требуя практической реализации. Юноша еще не знает, какова природа его желания и каково даруемое им удовольствие. Если, по предведению Господа, он способен сознательно преобразоваться, Господь ведет его к преобразованию через пустошение. Ему попускается творить некоторое зло (иначе он - в самом прямом смысле - не смог бы жить), но вместо удовольствий выходят одни неприятности. Человека такое положение, естественно, не устраивает, и он начинает доискиваться причин. Он рассматривает свое зло на стадиях желания, замысла, поступка и результата и постепенно приходит к убеждению, что оно ведет к несчастьям и потому с ним надо бороться. Отсюда начинается долгий извилистый путь вверх, к небесной границе.

Если же наследственность человека такова, что спасение для него практически неосуществимо, Господь принимает меры, чтобы он не мог передать свое зло потомству. Один из способов, как мы помним, состоит в том, что человек, унаследовавший от отца непомерное зло, рождается глупым, слабым, больным, безвольным и вообще малодееспособным, в результате чего он физически не может реализовать свои вожделения. Всю жизнь его гнетут неблагоприятные внешние обстоятельства. Наследственное зло напирает изнутри, но слабый разум не в состоянии отчетливо осознать его, а слабая воля - осуществить. В результате оно хранится как бы замурованным в его душе, за пределами досягаемости сознания, так что человек живет сам по себе, а его зло дремлет как бы само по себе, не проявляясь в его поступках открыто.

10. "Эффект почтальона"

Это исключительно болезненное и со всех точек зрения бесплодное состояние удерживает человека от неминуемого падения в бездну. Оно напоминает те временные стяжки, которыми строители обыкновенно скрепляют аварийный дом, чтобы он не рухнул окончательно. Стяжки сами по себе не могут восстановить здание, прогнившее изнутри, а лишь сохраняют status quo во избежание худшего. То же происходит с рассматриваемым нами человеком. Преобразоваться он может только сознательно, т.е. он должен отыскать свое зло, признать его в качестве зла и затем бороться с ним по причине его несовместимости с Божественным Порядком. То есть зло должно удерживаться им изнутри, как бы собственными силами (хотя на самом деле оно в этом случае удерживается Господом). Если же зло удерживается извне, неблагоприятными житейскими обстоятельствами, всякому ясно, что оно не побеждено, а просто спит, как крапива под снегом, чтобы буйно тронуться в рост с первым приходом тепла.

Жизнь такого человека поистине темна и несчастна. Его обуревают неясные желания, ускользающие от его расхлябанной мысли, и бесчисленные злые фантазии, никогда не осуществляющиеся наяву. Чем глубже его наследственное зло, тем сильнее выпирают самомнение и желание властвовать, но люди над ним только смеются или жестоко наказывают за своеволие. В душе он чувствует себя по меньшей мере императором, а в жизни вынужден перебиваться на убогих должностях, терпеть мучительницу-жену и пасовать перед любым придурком, коего считает несравненно ниже себя. Он, словно прикованный к постели паралитик или полководец без армии, всего хочет и ничего не может, и всякая его немощь крадет какое-нибудь удовольствие, которое (что обиднее всего) легко достается другим, гораздо менее достойным в его глазах людям. Он до такой степени страдает, что нередко задумывается о самоубийстве, но те же фатальные слабость и трусость мешают привести его в исполнение. Он живет в полусне, полуфантазии, служит рабом окружающим его дьяволам, бессильно ненавидит их, но не рискует порвать с ними, еще больше боится самостоятельности и ответственности за свои поступки, всяческих несчастий и особенно смерти, но ничего этого не сознает ясно, а плавает словно в каком-то тягучем мареве, понимая лишь тот единственный факт, что ему просто плохо, и надежды на улучшение нет.

Его зло, изначально разделенное Господом со своим удовольствием, оказывается таким же расплывчатым и безликим, как все его мысли. Ему чего-то хочется, и он ощупью пытается это найти, но собственная слабость и внешние беды на корню пресекают робкие попытки, оставляя его наследственное зло в бесформенном, неопределившемся состоянии. Оно, конечно, давит изнутри, но поскольку человек не познакомился с удовольствием этого зла, его позывы лишены конкретной привлекательности и потому не слишком сильны. Он хочет некоторого зла и с годами начинает понимать его принципиальную суть (тот же блуд), но в отсутствие практики не ведает его частностей и подробностей. И там, где его отцу присваивалось обширное зло во всей совокупности вариаций, сыну присваивается то же зло в одних первоистоках, не потому, что он не мог бы освоить эти вариации, но потому, что суровая действительность грубо лишила его такой возможности. Он подобен способному от природы, но неграмотному человеку: талант принадлежит ему лично, а образованию помешала злая судьба; но, как бы то ни было, диплома он не имеет.

Из такого положения дел вытекают два важных следствия для его потомства (если Господь позволит его иметь). Во-первых, полученное от родоначальника обширное и глубокое зло, нисходящее в бесчисленные детали и подробности, поневоле перековывается недееспособным человеком в зло более поверхностное, таковых деталей лишенное, и потому его собственные дети получают смягченную внутреннюю наследственность. Во-вторых, забитый и затюканный, он сызмальства привыкает к внешнему добру, как бабочка к защитной окраске, и это добро, с годами войдя в привычку и став для него второй натурой, смягчает передаваемую им внешнюю наследственность. Конечно, суть исходного зла остается прежней, и человек, вследствие своего бессилия, мало что добавляет от себя, но форма исходного зла сглаживается у него до такой степени, что он зачастую может удержаться в пределах Внешнего ада (т.е. все-таки подняться несколько вверх относительно своего родителя). Для своих детей он оказывается подобен трансформатору, передающему на лампочку пониженное напряжение, чтобы она, по крайней мере, не перегорела сразу.

Когда я впервые понял действие этого механизма, то условно назвал такого человека почтальоном, взявшимся доставить посылку с грехами от своего отца своему сыну. Посылка наглухо заколочена, и почтальон толком не знает, что там внутри. Принужденный всю жизнь тащить тяжелый ящик, он невыносимо мучается и наконец передает его своему сыну, чтобы тот или вскрыл посылку и вычистил ее содержимое; или, напротив, воспользовался им; или поволок бы ее, заколоченную, дальше, чтобы на тех же условиях вручить следующему поколению. Первый путь труден, но кончается счастливо; второй - трагичен; третий - бесплоден и печален.