Разное

Автор: Михаил Глебов, 1999

О книге "Искусство успевать" А.Лакейна

1. Бизнес-книги этого типа не являются учебниками в привычном смысле слова, поскольку не содержат системы конкретных знаний, подобных математике или физике. Учебник начинает с уровня абсолютного неведения и последовательно, методически излагает свой предмет. Рассматриваемые же книги адресуются взрослому опытному человеку с давно сложившимся мировоззрением и поведением и пытаются скорректировать это мировоззрение и поведение в сторону достижения наибольшей внешней эффективности, как она видится автору.

Но авторы разные, и взгляды у них разные, и потому книги их, в противоположность настоящим учебникам, имеют весьма относительную ценность. Если угодно, это лишь точки зрения, которые могут быть для нас полезными, а могут быть и вовсе не пригодными. Степень пригодности такой книги тем выше, чем ближе сходство нашей и авторской жизненной позиции в целом, поскольку из этого источника вытекают все те внешние действия, налаживать которые берется книга.

В моем случае такого сходства почти никогда не бывает, ибо все авторы исходят из примата карьеры, достижения богатства и т.п., рассматривая служебные успехи как высшую ценность человеческой жизни, тогда как в моих глазах все это имеет лишь вспомогательное значение. Эта коренная противоположность взглядов автоматически обесценивает большую часть предлагаемых рецептов и, во всяком случае, отвергает их систему. Интерес представляют частные, конкретные, чисто технические детали, которые в качестве простых фактов могут быть встроены в любую житейскую философию. Читая такие книги, уподобляешься ребенку, который не ест булку, а только вытаскивает из нее изюм. Иными словами, я отбрасываю то главное, ради чего книга писалась, - авторскую позицию и систему взглядов, оставляя лишь фактические мелочи, которые использовались автором единственно для подтверждения своей позиции.

Автор пытается влезть мне в душу, как иезуит, и откорректировать ее по своему разумению. Я же, не допуская до этого, хочу получить с паршивой овцы возможно больший клок шерсти.

2. Автор доказывает, что многие маловажные дела по возможности не следует делать вовсе, ожидая, когда они умрут естественной смертью. Как и в большинстве книг по бизнесу, здесь совершенно не учтена человеческая психология.

Откуда вообще берутся у нас маловажные дела? Если я желаю что-нибудь сделать, т.е. стремлюсь к этому по своей любви, такое дело не может быть для меня маловажным, сколь бы пустым ни казалось оно стороннему наблюдателю. Если же нечто навязано мне со стороны, оно в любом случае будет для меня нежелательным и потому станет исполняться лишь пропорционально угрозе наказания. Когда мы думаем о степени важности навязанных извне дел, важность эта относится не к существу дела, а к опасности возмездия за его неисполнение. Поэтому, оценивая степень важности навязанного нам дела, мы фактически оцениваем меру собственного страха.

Таким образом, бессмысленно сваливать все наши дела в одну общую кучу и затем пытаться классифицировать их по степени важности; это лишь запутывает нас и ничего не дает для понимания сути. Мы просто должны отделить дела, вытекающие из нашей любви, от дел, навязанных извне. Первые, если не являются грешными, приносят нам пользу и удовольствие, служа одновременно средствами возрождения нашего духа для вечной жизни. Вторые - вынужденные - представляют собою чистый балласт, обременительный в земной жизни и бесполезный для жизни вечной. Мы, интуитивно понимая это, всегда стремимся от них как-нибудь избавиться, и будет гораздо лучше, если мы станем делать это разумно и целенаправленно. Ведь и Господь, попуская нам эти обременения, вовсе не желает, чтобы мы полюбили свои оковы, а чтобы, стремясь уклониться от них, так или иначе скорректировали свое поведение. Почему и сказано в Новом Завете, что если у раба есть возможность освободиться, пусть освобождается.

Книга же Лакейна писана для адских людей, которые внутренне любят только себя и не любят своего дела, а внешняя любовь средств стремится сделать максимум этих дел для достижения богатства и почета. То есть дела эти человек любит не сами по себе, а как средства самовозвеличения, и потому, если бы он мог самовозвеличиться без этих дел, он, конечно, от них бы отказался. Таким образом, его профессиональная деятельность оказывается какой-то двусмысленной, вроде как у свиньи под дубом: она не любит дуб, но любит его желуди. И потому все без исключения дела данного человека оказываются внутренне навязанными, даже если в поисках почета и наживы он навязывает их себе сам. Вот почему у такого человека все дела имеют ту или иную степень важности, и иных дел нет. И в этом его величайшая личная трагедия.

3. По мере того, как человек ведется не собственной предусмотрительностью, а Богом, планирование важности и очередности дел отходит от него, заменяясь исходящим от Бога желанием делать сперва то, а потом это. И эти желания всегда безошибочны, ибо исходят не от человеческого расчета, всегда несовершенного, а от всеведущего Бога, Который ошибаться не может.

4. Существуют узкоспециальные области человеческой деятельности, вроде математики или свиноводства, где работник обязан иметь набор специальных знаний и специальных навыков. Но за пределами этих узких профессиональных областей лежит бескрайняя ширь повседневной человеческой жизни, где всякий действует по своей общей воле и общему разумению. И Господь так устроил, что почти все житейские задачи человек решает интуитивно, без помощи различных пособий и справочников. Если мы кидаем камень в цель, то попадаем вовсе не потому, что хорошо рассчитали его траекторию; мы даже не ведаем, какие мышцы и как бросили этот камень, и вряд ли нашей меткости сильно поможет учебник по баллистике.

То же касается таких дисциплин, как педагогика, проповедничество, управление, психология, ведение бизнеса и, в частности, распоряжение своим временем. Наша эпоха изобилует писаными инструкциями на общежитейские темы, которые, будучи приняты всерьез, могут принести гораздо больше вреда, чем пользы. Ибо каждый человек не похож на другого, и ни одна ситуация никогда не повторяется в точности, и потому нет и не может быть раз и навсегда принятых догматических правил. То есть правила эти существуют и называются Законами Божественного Порядка; но они духовны, а в инструкциях разрабатываются правила природные, которых на самом деле нет. Всякая ситуация уникальна, и суть ее уникальности доступна одной только нашей интуиции.

О духовной эволюции человека

Поскольку Бог, Небеса и ад пребывают вне времени, в состоянии, именуемом вечностью, то вечная участь каждого человека объективно известна еще до его рождения. Господь знает ее, а родившийся и живущий на земле человек не знает. Он живет и действует в свободе, но Богу заранее известен конечный результат. Так, читая книгу, мы волнуемся, как выкрутится из беды полюбившийся нам герой, и его действия кажутся совершенно свободными. Но, что бы он ни сделал, существует последняя страница книги, открыв которую, мы заранее узнаем итог всех его усилий.

Здесь нет противоречия: герой живет во времени, и во времени он свободен; а мы как бы вырвались из времени, поднялись над ним и окинули взглядом жизнь нашего героя от одного конца до другого, словно землю в иллюминатор самолета. Герой наш пыхтит где-то внизу, в конкретной точке своей жизни, а мы заранее видим, что ему предстоит дальше. Бог же, кроме того, видит все возможные варианты его действий и следствия каждого из вариантов, и их тотальную увязку с действиями других людей и со всеми одновременными и последующими событиями, включая падение дождевой капли и блики солнца на потолке. Он знает душу каждого человека до самой ее глубины, и пути ее эволюции, и тот важнейший факт, сможет ли человек в свободе спастись или не сможет.

Для каждого человека существует определенное место в Небесах и зеркально расположенное место в аду. И Господь ведет человека к его персональному месту в Небесах; но если он упирается и хочет в ад, Господь не нарушает его свободы и ведет его (по второму возможному варианту) к его персональному месту в аду.

Судя по всему, человек предопределен к своему месту (или анти-месту), так что он не может претендовать на какое-нибудь соседнее место. Это предопределение вытекает хотя бы из его врожденных талантов. Каков у человека талант, того он и хочет, то и является его счастьем. Желать ему соседского места - то же, что кошке мечтать превратиться в козу: это не принесет ей счастья, счастлива же она будет, только оставаясь кошкой. Реальная же свобода человека заключается в выборе между местом и анти-местом.

Все духовные эволюции каждого из нас, сколь сложно и путано они бы ни шли, становятся понятными лишь в контексте конечного места назначения.

В сущности, жизнь каждого человека в духовном плане состоит из двух последовательных стадий. На первой, более или менее длительной, он в свободе еще не определился и, так сказать, собирает аргументы в пользу добра или зла. Мiрские видимости говорят ему одно, детское воспитание вкупе с небесным наитием утверждают противоположное. Наконец человек делает сознательный выбор, и с этого момента, как от камня на распутье, начинается для него поступательное развитие к одному из двух возможных для него вечных пристанищ. Этот конечный пункт как бы озаряет своим светом все промежуточные точки его пути, потому что цель пребывания человека в этих точках одна-единственная: сделать еще шажок к финальной черте.

Обманчивые видимости

Вопреки расхожим обывательским взглядам, тема любви вообще выходит далеко за пределы отношений полов (хотя именно здесь она достигает своей кульминации и выражается в максимальной полноте). Мы и сами, не задумываясь, говорим, что любим яблоки, легкую музыку, бег трусцой или какого-нибудь политического деятеля, вовсе не вкладывая в свои слова эротического смысла. Мы вообще любим все то, что нам приятно и полезно, и в каждом предмете любим не самый предмет, но лишь те его части и свойства, которые отвечают нашим склонностям. Так, например, если мы говорим, что любим яблоки, то на самом деле любим не яблоки как предметы, а их сладость, сочность, аромат, хрустящий звук при откусывании, т.е. определенный набор импонирующих нам свойств, носителем которых является яблоко. С другой стороны, в том же яблоке мы не любим косточек, жесткой кожуры и червей, заполняющих пространство между ними.

Но поскольку мы вообще не склонны вникать в суть явлений, да и невозможно в обиходе рассматривать под микроскопом каждую встречную запятую, то любовь к определенным свойствам яблока (которые есть нечто внутреннее) сознаётся нами как любовь к самому яблоку (которое есть внешний материальный предмет). Делая так, мы выигрываем в наглядности, но при этом теряем истину, заменяя ее внешней видимостью. До тех пор, пока мы просто едим яблоки и не пускаемся в философию, эта видимость служит нам вполне удовлетворительно именно потому, что она есть последнее, наружное соответствие истины. Однако если мы попытаемся, опираясь на нее, рассуждать всерьез, то неизбежно получим абсурд.

Видимость необходима, но коварна; без нее нельзя обойтись, но надо уметь ею пользоваться. К примеру, я набираю этот текст в компьютере и вижу его на экране монитора, словно на белом бумажном листе, так что, казалось бы, можно залезть рукой по ту сторону экрана и вытащить этот лист наружу. Между тем в компьютере (и тем более в мониторе) нет никакой бумаги, а лишь неисчислимое множество электрических зарядов в процессоре и платах памяти. Эти заряды составляют сущность моего текста, белый лист на экране - видимость, а программа Word, в которой я работаю, обеспечивает соответствие между ними по каким-то своим, неизвестным мне законам. Если бы не было тех зарядов, экран монитора остался бы пуст. Если бы я не видел перед собой фиктивного листа бумаги, информация, зашифрованная зарядами, осталась бы мне недоступной.

Программа здесь служит некоторой аналогией Божественному Порядку, ибо содержит в себе законы преобразования скрытой сущности в открытую видимость. По мере того, как эти законы верны, мы, пользуясь чем-либо в пределах видимости, можем быть убеждены, что соответствующие изменения происходят и на уровне сущности. Например, я ударяю пальцами по клавиатуре, и на экране возникают новые буквы. Эти удары сами по себе, конечно, не могут создать ни одной буквы; но они приводят в действие программу, которая через множество сложнейших и вовсе не известных мне приемов трансформирует внешнее нажатие клавиши в новую комбинацию зарядов, живущих в таинственных недрах компьютера, которые затем, посредством той же программы, возвращаются на экран обыкновенными печатными буквами.

До тех пор, пока внутри компьютера все благополучно и нажатые мною буквы выскакивают в правильном порядке, у меня нет причин вникать в суть процесса, который незаметен лишь оттого, что работает безукоризненно. Я уверен, что мое внешнее действие на входе в "черный ящик" приведет к заранее ожидаемому результату на выходе из "черного ящика". Получается, что этого ящика как бы вовсе нет, а внешнее действие непосредственно приводит к внешнему результату.

Ситуация принципиально изменится, если в компьютере возникнет неполадка. В этом случае нажатая мною клавиша либо вовсе не сработает, либо приведет к неожиданному и вовсе не нужному результату. Тогда вызывают мастера, который потому и мастер, что не соблазняется видимостями, а умеет разбираться по существу дела.

Подобным же образом устроена человеческая жизнь вообще. Все Мироздание создано Единым Богом. Структура Мироздания ступенчата и последовательно нисходит по степеням от Самого Господа до отдаленнейших оконечностей мертвой материальной природы (в которой мы сознательно обитаем). Степени эти связаны между собой соответствиями, именуемыми в совокупности Законами Божественного Порядка. Если мы живем согласно этим Законам, то находимся как бы в поле их прямого действия, и тогда наш компьютер работает правильно, а видимость соответствует сущности. Если мы живем во зле, т.е. противно этим Законам, то все равно находимся в поле их действия - но действия от противного, и тогда наш компьютер неисправен, и наши внешние действия приводят к совершенно противоположным результатам, а наши мысли, основанные на видимостях, оказываются ложью.

Беда адского человека в том, что он живет в превратном порядке и оттого в своих рассуждениях, основанных на видимости, совершенно не может свести концы с концами. Его компьютер неисправен, и потому из всякой очевидной посылки он умудряется делать заведомо ложные выводы.

Свобода и необходимость

Наверно, в Небесах (кроме, может быть, самых внешних) трудно отыскать настоящее рутинное занятие. Ибо там каждый Ангел исполняет свое любимое дело, а мы по собственному опыту знаем, что оно не может не быть творческим. Чем успешнее выполняется наша работа, тем больше радости мы от нее получаем и тем активнее рвемся вперед, а такой подход к делу как раз и является творческим. И вовсе не обязательно, чтобы это было научное исследование или проектирование небоскреба. Если дворник действительно любит свою профессию, он будет изо дня в день творчески подметать тротуар.

Если же занятие любимым делом автоматически обеспечивает творческий подход к нему, а свобода человеческая как раз и заключается в том, чтобы заниматься любимыми делами, то жизнь в свободе есть жизнь творческая, и для каждого человека она оказывается творческой именно в той мере, в какой он действительно свободен.

Отсюда, в частности, вытекает, что творчество злого человека может относиться единственно к осуществлению любезных его сердцу мерзостей, а все, что он вынужден делать доброго и полезного (в том числе для удовлетворения собственных потребностей), воспринимается им как досадная необходимость и потому к свободе не имеет никакого отношения.

Вообще все исполняемые нами дела бывают двоякого рода: одни мы хотим делать и потому делаем в свободе, т.е. творчески, - и другие, которые нашей душе не нужны или даже противны, но уклониться от них мы разным причинам не можем. К примеру, мы вынуждены вставать утром по звонку будильника, чтобы не опоздать на работу и не выслушивать там неприятных нотаций. Нам приходится ежедневно тащить из магазинов тяжелые сумки и потом долго чистить и варить их содержимое, чтобы не остаться голодными. Обнаружив вылетевшую пломбу, мы спешим к стоматологу, на дожидаясь, пока зуб разболится.

Конечно, и здесь в своем поведении мы свободны; только свобода эта заключается в выборе меньшего зла. Она скорее принадлежит разуму, чем воле. Ибо воля боится идти к стоматологу, но разум справедливо указывает, что терпеть зубную боль еще несноснее, и воля со вздохом соглашается. Все такие дела именуются необходимостью и выполняются обыкновенно лишь в той степени, которая позволяет избежать слишком тягостных осложнений. И поскольку в них нет настоящей свободы, то почти не бывает и творчества, разве только в искреннем желании от них отделаться. Если же человек видит, что его промедление (или уклонение) в ближайшей перспективе вряд ли будет наказано, то волынит доколе можно, и такое поведение огульно именуется ленью.

Но человек, завершивший преобразование, действует уже не по любви к себе, но по Господу. Тогда ему открывается понимание того факта, что всякое действительно необходимое дело прямо или косвенно служит ближнему, которого он по Господу любит. И стремление угодить этому ближнему сделает для него желанной прежде обременительную работу. Так, если человек действительно любит свою жену и детей, то будет с азартом прочесывать магазины в надежде их угостить, хотя бы раньше он терпеть не мог возиться с покупками. И с готовностью выведет прыщи на лице, чтобы избавить ближних от неприятного зрелища. В последнем случае он выполняет служение для себя, которое оказывается лишь средством служения ближнему.

Более внутренняя позиция состоит в расположении делать доброе из одного удовольствия его делать, т.е. творить добро ради добра, просто как самоцель. Принимаясь за очередное рутинное дело, человек сознает, что оно - не пустое, не напрасное и уж тем паче не вредное, а содержит в себе хотя бы крупицу добра, т.е. способно принести пользу и удовольствие окружающим. В первом рассмотренном случае акцент делался на служении доброго дела конкретному ближнему; во втором он смещается на само доброе качество этого дела. Человек явственно чувствует содержащееся в его занятии доброе начало и словно греется в его тепле; и тогда ему приятно им заниматься, хотя бы его работа не имела конкретного, непосредственного адресата.

Эти люди не только с готовностью исполняют явно необходимую часть рутинной работы, но добровольно включают в нее такие детали и частности, без которых в принципе можно было бы обойтись. К примеру, домохозяйка этого типа во время ежедневной уборки не только подметет пол, но еще вытрет всю пыль под шкафами и в дальних углах по той единственной причине, что чистота ей приятна, хотя результаты этих ее усилий вряд ли кто заметит. Такая более внутренняя приверженность добру следует небесному образу, тогда как более внешняя - духовному образу.

Теперь уже можно нащупать две стороны того, что обыкновенно называют рутиной. С внешней стороны к ней относится всякая работа, исполняемая без творческого начала, которую в идеале можно (и даже следует) перепоручать безмозглому автомату. С внутренней стороны к рутине относится всякая необходимость, которую мы ненавидим, но уклониться не можем (боимся).

В результате рутина оказывается чем-то противоположным свободному творчеству, стало быть, противоположным живой жизни человеческой, и потому в духовном отношении она совершенно мертва. Она - словно жесткая скорлупа ореха, в которой содержится ядро настоящих интересов нашей жизни и без которой они не могли бы существовать. Ибо мы не способны прожить без стирки белья, приготовления еды, лечения зубов и множества иных обременительных дел, и лишь по мере того, как эти дела выполнены, мы оказываемся в состоянии заниматься чем-либо интересным.

Поэтому я рискну предположить, что необходимость есть внешняя форма, в которой, словно вода в кувшине, содержится наша свобода, подобно тому как совершенно мертвый материальный мир есть внешняя форма, в которой содержится Мир Духовный. И если это воистину так, можно предположить далее, что чем выше восходит в Небеса ангел, тем менее докучают ему необходимые дела и тем больше в его жизни свободы. Напротив, самая внешняя оболочка Небес, находящаяся в темноте и холоде, должна изобиловать всяческой мертвой необходимостью.

В последнем анализе приходим к фундаментальному выводу, что совокупность необходимостей есть то самое природное зло, в котором, независимо от наследственного греха, рождается всякий человек, и которое он должен преодолеть, дабы стать ангелом.

Природное зло не преодолено, пока необходимость воспринимается человеком как издержки службы себе, т.е. что он вынужден тратить на приготовление завтрака то драгоценное время, которое мог бы употребить гораздо веселей и приятнее, если б имел кухарку. Однако по мере того, как необходимость начинает восприниматься человеком в качестве службы для других (приготовление завтрака для любимой жены), в той же мере она выполняется им по любви, следовательно, в свободе, и уже не кажется мертвой, досадной необходимостью. В этой самой мере природное зло данного человека им преодолено, иначе говоря, в этой же мере он возрожден.