Об управлении собой (2)

Автор: Михаил Глебов, 1997

О трех стадиях освоения профессии

До момента завершения Преобразования человек искал Истину: он сидел на отшибе, ничем всерьез не занимался, а если и занимался, то спустя рукава, ибо продолжающееся пустошение не позволяло ему активизироваться вовне. Он сидел и думал, т.е. работало его разумение, тогда как живая воля была подавлена и томилась под спудом. И это было благом, поскольку он тогда не мог еще действовать иначе, чем привык, и потому всякое внешне доброе дело неизбежно вытекало бы у него из адских мотивов.

И вот наконец Бог просветил его; но знание Истины нужно человеку не само по себе, а лишь как орудие для практической жизни. Оружие было ему дано; теперь настала пора выходить с ним в поле и сражаться с погаными. Но молодой воин, только получив оружие, не может сразу пускаться в настоящую битву. Он должен привыкнуть к нему, освоиться с ним, научиться им пользоваться; он увидит тогда, что на деле все оказывается иным, чем предполагалось издали. Ибо владение оружием в бою - это целый комплекс взаимосвязанных действий, и осваивать боевое мастерство также следует в комплексе. И пройдет немало времени, прежде чем юный воин перестанет спотыкаться о свой меч, ронять копье и влезать на лошадь не с той стороны.

Тогда с ним случится тайная перемена. До сих пор обучение было ему все-таки в тягость; не раз он рвался бросить все и вернуться назад в песочницу, и только сознание необходимости и долга удерживало его от бегства. Теперь он обнаружит вдруг, что оружие - его стихия, его естественное состояние, что все так и должно быть и не может быть иначе, и он не захочет уже возвращаться в прежнюю, безоружную жизнь.

Но и после этого он не сможет еще участвовать в битвах, потому что на смену изучению азбуки пришла пора освоения мастерства. Если раньше он учился держать копье, не роняя его, то теперь перенимает приемы и хитрости старых воинов, узнает тысячи необходимых частностей и деталей, без которых невозможно успешно сражаться. И только после этого он сможет наконец выезжать в поле.

Точно так же и велосипедист. Сперва он садится на велосипед и тут же падает, или въезжает куда-нибудь в столб. Потом, вдоволь намучившись, он ощущает наконец, что велосипед держит его. Тогда он с опаской начинает ездить туда и сюда, судорожно держась за руль, медленно поворачивая, аккуратно объезжая препятствия; и лишь когда почувствует себя совершенно уверенно, может отправляться в дальнюю поездку.

Внимательно присмотревшись, обнаружим, что освоение любой земной профессии проходит три стадии. На первой новичок знакомится с предметом в целом и осваивает азбуку; на второй он морально привыкает к нему и осваивает ремесленный уровень; на третьей он начинает приносить пользу, попутно осваивая мастерство.

И совершенно то же самое мы видим на рубеже от преобразования к возрождению. До сих пор человек действовал по своему злу, но не знал этого. Бог вывел человека в пустыню и там разъяснил, что к чему. Человек возвращается из пустыни с желанием действовать по-новому и с теоретическим обоснованием этого нового; и когда он вернулся, его новые взгляды столкнулись со старыми привычками, не по каким-то отдельным аспектам жизни, а глобально, тотально, по всему образу его бытия, от малейшего и до величайшего. Он должен вывернуться наизнанку; но еще большая трудность заключается в том, что это болезненное выворачивание касается исключительно внутренней стороны его жизни, тогда как внешнюю следует продолжать прежним путем.

Человек же сознанием своим - существо внешнее. Если ему запретили копать в носу, он может взять себя в руки и удержаться; трудность здесь чисто внешняя, для сознания же все ясно. Но теперь его вывели в тот самый мiр, который он любил и от которого его удерживало пустошение, и предложили заняться тем же самым, но не во зло, а во благо. Здесь различие внутреннее, неочевидное, и потому человек теряется.

К примеру, всякому ясно, что необходимо поддерживать свое тело и одежду в чистоте и порядке; но прежде человек делал это, чтобы понравиться другим, теперь же - потому, что его тело есть храм Божий. Прежде он делал внешне добрые дела в чаянии похвалы; ныне же будет их делать, потому что так велит Господь, а когда на него сойдет Вера Сердца, он начнет делать добро от полноты сердца, потому что будет переполнен добром и не сможет его не делать.

В этих и в миллионах других случаев внешние действия человека не изменились, но их мотивы стали духовно противоположными. Понятно, что, не зная азбуки, книгу не прочтешь, и потому на первых порах речь идет не о каких-то великих свершениях, и даже не о своем таланте, который должно пустить в оборот, а о вещах простейших, дифференциально малых, - о всей совокупности бытовых мелочей, о правильном стиле жизни. Так и воин, пока учился, думал не о том, татарина ему победить или поляка, а лишь о том, как правильно пользоваться копьем и не уронить его. Человек возвращается из пустыни на сплошь заросшее терниями, но потенциально плодородное поле, и во всеоружии агрономической науки начинает эти тернии выкорчевывать; а они между тем колются.

Мiрская радость вытекает из духовной

"Не заботьтесь о том, что вам есть, и что пить, и во что одеться… Ищите прежде Царствия Божия, и эта вся приложится вам…"

Мы не понимаем, что телесные (плотские, мiрские) удовольствия - лишь следствия духовных, их отражение в последней степени Божественного порядка. Когда человек идет с любимой девушкой на посредственный фильм, он от всей души наслаждается им; но если пришел один, то фильм, даже самый хороший, доставит ему лишь поверхностное удовольствие или не доставит никакого. Если я исполняю какое-то дело, пусть тоскливое, для любимого человека, то дело это расцветает в моих глазах, принося удовольствие; отбросьте любимого человека - и от дела останется одна тоскливость. Нет краше улице, на которой живет твоя девушка, хотя бы то была Хитровка; нет ее - начинаешь замечать облупленные фасады, переполненные канистры с мусором, разбитый асфальт.

Пока в фирме N я приводил в порядок бухгалтерию в надежде, что она понадобится для дела, я работал с воодушевлением; когда же наконец понял, что она никому не нужна, руки опустились; а едва от меня потребовали заняться явно никчемными "улучшениями", я ушел. Прежде я видел смысл в садовом участке - и расчищал его от сухостоя, закладывал посадки смородины, клубники и т.п.; когда же разуверился, то вовсе перестал туда ездить. Русские солдаты не видели смысла в Первой Мировой войне - и не хотели драться; но те же солдаты через год яростно сражались на фронтах Гражданской войны. Для успеха любого дела, даже самого незначительного, требуется идея; когда идеи нет, люди бездействуют. Бывают идеи адские, бывают идеи небесные - но вовсе без идей ничего путного не делается. Без идей существует лишь рабский труд, - а он, как известно, самый непродуктивный из всех.

Существует духовное удовольствие человека. Реализуясь в земных условиях, оно поневоле приобретает земные, плотские формы. Духовное удовольствие земного человека без плотского воплощения невозможно, оно остается лишь мечтой, фантазией. Если мужчина действительно полюбил женщину, то все его действия выражаются в земных формах: свидания, совместные интересы, половая жизнь, участие в заботах друг друга, и т.п. Поставьте на место любимой женщины нелюбимую - и все перечисленные мiрские действия потеряют смысл, или же от них останется куцый клочок прежнего удовольствия.

Когда человек испытывает внутреннее, духовное счастье, то на плотском уровне оно органично дополняется частными, локальными плотскими приятностями. Человек любит женщину, и любовь эта едина, цельна, не разложима на составляющие; в материальном же мире она разлагается на тысячи мелких деталей, каждая из которых сулит свое локальное удовольствие: вот женщина коснулась плеча; вот улыбнулась; вот приготовила вкусный салатик своими руками; вот попросила принести какую-нибудь книжку; вот поцеловала, и пр. Эти земные радости - как множество цветущих побегов от единого здорового корня; убейте корень - погибнут и побеги. Бывают, правда, цветы и без корня - искусственные или насильственно срезанные; но чуткая душа вряд ли обрадуется им. Зато им радуется душа адская, ибо корень ее удовольствия - она сама, и все блага и радости мiра существуют для нее одной. "Здесь девы юные цветут для прихоти бесчувственной злодея…" Но это уже совсем другой разговор.

Если человек в душе своей не является законченно адским, если ему не чужды добрые побуждения, если он может преобразоваться или уже вступил на этот путь, - он должен ясно понимать бессмысленность погони за мiрским счастьем напрямую, невозможность получить его непосредственно из каких бы то ни было земных условий. Богачам наскучивает их богатство, развратникам - блуд; люди дорываются, пресыщаются, - и не чувствуют ничего, кроме изжоги. Но когда возникает духовная радость, то к ней автоматически, естественно примыкают и радости мiрские.

Пока человек не войдет в воду, он не станет мокрым; если же вошел, то мокрым будет обязательно. Мы можем делать поступки, но не властны получить от этих поступков счастье. Счастье самовольно: приходит когда хочет и к кому хочет. Иной всю жизнь бьется за высокие посты, и лишь к концу жизни, достигнув их, обнаруживает, что истинно счастливым был на самом низу лестницы.

Дистанция нейтралитета

Мы пришли в материальный мир, чтобы сформировать свой дух по небесному образу, победить в себе адские склонности и после смерти войти в Небеса. Но мы отнюдь не призваны устраивать Царствие Божие на земле хотя бы уже потому, что злым людям должно быть в мiре, ибо они - тот оселок, на котором оттачивается дух добрых людей. И потому в нашу задачу вовсе не входит бороться со злыми людьми или, тем паче, перевоспитывать их.

Всякий дух имеет общение только с теми духами, которые с ним схожи; от прочих он отворачивается и отходит. То же самое следует делать и нам на земле. Бог часто сталкивает нас с плохими людьми, которые заведомо сильнее нас, ибо сказано, что собственными силами ангел не может справиться даже с одним злым духом. Сила доброго человека не в его личных боевых качествах, а в Божьей защите; и потому, пока добрый человек не делает зла и не склоняется ко злу, Бог возбраняет злым людям приносить ему вред. Если же добрый человек впал в искушение, то Бог дозволяет окружающим его злым людям наказать его, но лишь в меру, а не сверх меры. Злые люди - этот тот фон, на котором проходит жизнь и деятельность всякого доброго человека; основа же его тактики в отношении к ним - отходить в сторону, уступая до тех пор, пока можно уступать.

Существует Суд, и существует Правда. Суд означает справедливое отношение ко всякому человеку - такому же, как и ты, созданию Божию, хорош он ли плох, нравится тебе или не нравится. Правда же означает стремление делать ближним как можно больше блага. Суд есть наша обязанность по отношению ко всем; Правда есть наше право по отношению к некоторым, нами избранным. Вспомним, что ангелы никому не приносят вреда и всем желают блага; но ведь, с другой стороны, они не навязывают своих благодеяний обитателям ада, а живут "со своими", т.е. с такими же ангелами, а от тех, первых, шарахаются.

Все люди, животные и вещи, окружающие нас, автоматически попадают в сферу действия Суда. Это значит, что мы никому не должны делать или желать зла, ничего не ломать и не портить, соблюдать вежливость, благожелательность, справедливость, отдавать долги, выполнять имеющиеся обязанности и вообще придерживаться всех норм общежития. "Как ты хочешь, чтобы люди поступали с тобой, так и ты поступай с ними".

Если принять расстояние за меру духовной удаленности, то все люди и все вещи, окружающие нас, должны отстоять от нас на некоторое единичное расстояние, которое я бы назвал дистанцией нейтралитета. Дальше нее начинается неблагожелательность и вражда - вещи откровенно адские и потому никакому доброму человеку не позволительные. Ближе располагается сфера духовного родства, на базе которой только и могут быть настоящие любовь и дружба.

Но мы должны помнить, что человеку не дано любить того, кого он считает разумным любить, а лишь того, кого фактически любит его дух. Дух же любит все родственное себе, а от всего противного отворачивается и удаляется. И потому не следует обманывать себя. Если мы считаем себя обязанными любить некоторого человека и при этом чувствуем к нему душевную антипатию, то такая любовь совершенно невозможна, ибо противоестественна, противна Божественному Порядку, и при попытках реализовать ее не выходит ничего, кроме внутреннего мучения и внешнего ханжества. Мы не святее Бога, и если Бог не дал человеку любить противное его духу, мы должны так и смотреть на дело. Мы можем (и должны) только одно: относиться к этому человеку столь же ровно и благожелательно, как и ко всем прочим.

Отсюда вытекает еще одно важное следствие: дистанция нейтралитета, не позволяя нам увеличить расстояние до адского, не советует без нужды и уменьшать его, т.е. исключает полноценный духовный контакт с чуждыми нам личностями, оставаясь в пределах внешних и, с точки зрения духа, формальных. Держа окружающих на этой универсальной, безличной дистанции, мы обязываемся не пакостить им, но не обещаем и благотворить. Мы уважаем чужой суверенитет и не лезем со своими мнениями, - но и не позволяем лезть к себе, оберегая суверенитет собственный. Более того, мы заранее признаем возможность ситуации, когда человек, видя нас в беде, не окажет нам помощи, хотя бы и мог. Это - его личное дело, он ничем нам не обязан и, в конечном итоге, сам будет отчитываться перед Богом за все свое поведение.

Отношения нейтралитета подобны гражданскому праву и, в частности, правилам дорожного движения. Мне без разницы, хорош или плох водитель, создавший мне помеху справа; но правила таковы, что я должен пропустить его только вследствие этого внешнего, чисто формального признака. Когда же он окажется на моем месте, то пропустит меня; и только вследствие такого подхода к делу все могут ездить спокойно и без аварий. Потому что если бы все ездили и пропускали друг друга на основании мнения друг о друге и личной приязни, авариям не было бы конца.

Дистанция нейтралитета удерживает людей в рамках внешнего, поверхностного, гражданского общения, где они могут и должны находить общий язык, и удерживает их от более глубокого уровня, на котором неизбежно проявляются их духовные различия, приводящие к конфликтам и неприязни. Только очень наивный или глупый человек может полагать, что всякого из нас можно переубедить словами, стоит лишь капельку постараться. Дух человека - его сокровенная суть - меняется очень медленно и трудно, и мы будем почти правы, если в практических целях смело примем его за константу. Духовные противоречия нельзя решить спорами, нельзя и примириться с ними, можно только терпеть. Чем разнороднее души двоих людей, тем на более поверхностном уровне проявятся противоречия; и потому всякого человека нельзя подпускать к себе ближе того расстояния, на котором начинают проявляться эти расхождения.

Следовательно, люди, с которыми мы имеем дело, могут (и должны) быть приближаемы нами внутрь единичного круга на это интуитивно определяемое нами расстояние. В той мере, в какой приближение состоялось, между нами и тем человеком начинают действовать отношения Правды - взаимные и добровольные. Если нам приятен человек, мы можем (с его согласия) принять участие в его делах и трудностях, или позволить ему участвовать в наших; однако при перемене обстоятельств, когда данные нами человеку "привилегии" употреблены нам во зло, мы, не прибегая к мести и другим адским средствам, спокойно и твердо восстанавливаем исходную единичную дистанцию.

Если же Бог обязывает нас любить ближнего, это не следует понимать прямолинейно. Любовь, как уже было сказано, не зависит от нашего природного сознания, а коренится в глубине нашего духа; и если к некоторому человеку любви де-факто у нас нет, то никакая внешняя имитация не поможет. Бога обмануть нельзя, себя обманывать также неразумно. Мы, пока еще не завершили собственного Преобразования, можем любить только родственные нам души, к остальным же поневоле должны применять отношения Суда, хотя бы умом и желали любить их. Впоследствии же, после зажжения светил, любовь так переполняет человека, что делать добро всем и каждому становится его настоятельной внутренней потребностью. Тогда, очевидно, отношения Суда и Правды пересматриваются; но мне до этого состояния еще далеко, и потому говорить о нем преждевременно.

Продавец имеет право нас по возможности обманывать, потому что это, как ему кажется, составляет его выгоду; но мы имеем право не поддаваться обману, и если нам всучили брюки не того размера, потому что мы не смотрели внимательно, а вместо того размышляли о Бородинском сражении, то виноваты мы сами. Сотрудник имеет право под благовидными предлогами перекладывать на нас свои обязанности, потому что ему без них легче жить; но мы имеем право не позволить ему этого сделать, если только сами по какой-либо причине не согласны на это. Наш любимый, наш самый дорогой человек имеет право воспользоваться нашей любовью, чтобы добиться чего-нибудь лично себе в ущерб нам; но мы, столкнувшись с подобным фактом, должны винить себя за то, что не разглядели в этом человеке подлеца и излишне приблизили его к себе, и имеем право немедленно аннулировать наши отношения и восстановить исходную безличную дистанцию.

Мы не имеем права навязывать другому человеку своих убеждений, мнений, взглядов на жизнь, поскольку он живет сам и сам отвечает за свою жизнь перед Богом; но мы имеем абсолютное, неотъемлемое право пресекать всякие попытки навязывать нам чуждые убеждения, лезть в нашу душу и руководить нашей жизнью. В любой ситуации мы должны признавать за любым человеком право действовать по своему разумению, даже в ущерб нам, но вместе с тем имеем безусловное право не поддаваться чужим проискам и оберегать собственное благополучие.

Исходные пункты разумного поведения

От человека можно требовать выполнения любой задачи лишь при условии, что он ясно понимает, что именно ему следует делать. Ясное понимание проблемы подразумевает ее структурированность в нашем мозгу, когда причины не путаются со следствиями, а различные стороны дела - друг с другом. Поэтому следует провести несколько базовых разделений.

Во-первых, знание нельзя путать с действием. Под знанием я понимаю шлифовку и совершенствование сложившегося у меня теоцентрического мировоззрения. В последние два года этот процесс абсолютно доминировал, подавляя всякую иную деятельность. Сегодня в главных чертах он завершен, и хотя будет продолжаться столько же, сколько мне дано будет жить, но уже не на первом плане. Вперед выдвигается практическая деятельность. Однако нельзя планировать свои поступки непосредственно в духовных целях; исходить следует из вполне земных соображений, следя лишь затем, чтобы не нарушать Заповеди. И нельзя ожидать побуждений к действию непосредственно от Бога, - а проявлять собственную инициативу.

Во-вторых, стиль жизни нельзя путать с конкретными поступками. Под стилем жизни я понимаю самый ее способ, в мелочах, в дифференциале времени; свое базовое состояние, которое следует непрестанно поддерживать и в которое необходимо постоянно себя возвращать. Состояние это базируется на трех китах: ежемгновенное предстояние Богу; пребывание в дифференциале настоящего; деятельность без праздности. Это как бы методически правильная постановка любого дела, тот атом, из бесчисленного множества которых слагается это дело.

Я живу в текущем мгновении и в нем действую; и по истечении некоторого времени мои элементарные, ежесекундные действия складываются в некоторый результат, как буквы складываются в слово, и этот результат есть поступок, который я и другие можем оценивать применительно к существующей внешней обстановке. "Гвоздь" же здесь в том, что мне важны не поступки сами по себе, хотя бы они и приводили к внешним успехам, а их методологическая правильность, как тренеру не то важно, чтобы начинающий лыжник прошел дистанцию быстро, а чтобы он прошел ее технически правильно, хотя бы сперва у него получалось и медленнее, чем вовсе без правил. Пройдет немного времени, и правильная техника, изначально усвоенная, позволит ему творить чудеса, оставив далеко позади свои прежние "неквалифицированные рекорды".

В-третьих, внешний уровень общения нельзя путать с внутренним. Эти степени не продолженные, а раздельные. Активизируя свою внешнюю деятельность, человек сталкивается и вступает в контакт со множеством людей, подавляющее большинство которых и близко не соответствуют его собственному духу. Поэтому он должен удерживать себя с ними на поверхностном уровне общения, полностью раскрываясь только перед немногими, родственными ему по духу людьми, которые способны его понять и общаться на этом уровне.

В-четвертых, собственные духовные цели нельзя путать с внешними. Эти степени также не продолженные, а раздельные. Первые являются как бы программными задачами земной жизни человека. Если Моцарт ощущает в сочинении музыки свое истинное служение, он должен приложить все имеющиеся усилия, чтобы обеспечить себе возможность занятий музыкой. Если человек чувствует, что его счастье - в крепкой семье, он обязан создать такую семью, сметая с дороги все препятствия. Этим программным, духовным целям, от которых зависит посмертная участь человека, необходимо уделять главное внимание и не позволять никому покушаться на них. Все прочие дела и задачи, в изобилии порождаемые окружающей действительностью, должны выполняться лишь в той мере, в какой они способствуют или хотя бы не препятствуют первым.

Отношение к стратегическим задачам

Как бы человек ни понуждал себя ограничиваться мелочами текущего момента, он не может оставить без внимания стратегические задачи земной жизни, такие как профессиональная карьера, обустройство семейной жизни и прочее.

Мне кажется, что отношение между этими глобальными проблемами и сиюминутными вопросами такое же, как между прямым и боковым зрением человека. В самом деле, взгляд наш может фокусироваться лишь на одном конкретном предмете, и только его мы видим четко; все остальное поле зрения, хотя и видимо нам, но нечетко, размыто, лишь в основных контурах. Мы можем сколь угодно быстро переводить взгляд с предмета на предмет; однако в любой момент времени взгляд наш сосредоточен только на одном предмете.

Так выходит и в жизни вообще. Сиюминутные дела текущего дня служат тем мелким предметом, который мы непосредственно и потому четко видим. Если бы это было не так, мы не смогли бы практически работать над этим предметом. Вопросы же более общего порядка, хотя и затрагивают наше будущее благополучие и обусловливают общее направление наших действий, но непосредственно, в одно действие, нами решены быть не могут. Они служат нам как бы для справки, для общей ориентации, а вовсе не в качестве непосредственного "предмета труда". Поэтому мелкие текущие дела мы видим исчерпывающе четко и ясно, тогда как проблемы более общие и абстрактные наблюдаем как бы боковым зрением, т.е. одни только контуры без конкретизации.

В самом деле, как может человек решить, к примеру, задачу женитьбы и обустройства собственного гнезда? Задачи такого масштаба невозможно решать непосредственно, в одно действие. То есть, конечно, их можно так решить, но результат выйдет негодный. Человек, к примеру, теоретически может обратиться в "службу знакомств" и получить некоторый выбор невест; однако всякому разумному мужчине ясно, что таким путем нельзя найти не только ту, единственную, но и вообще сколько-нибудь подходящую жену. Ибо браки свершаются на небесах, и вопрос состоит вовсе не в том, чтобы из множества негодных женщин отобрать наименее негодную. Женщина, вполне подходящая данному мужчине, может возникнуть в его жизни только внезапно, случайно, т.е. случайно для мужчины, но не для Бога, Который и организовал этот "случай".