Стихи 1976 года

Автор: Михаил Глебов, 1976 (комментарии 2003)

(...) Говоря о стихах 1976 года, следует помнить, что они были самыми первыми, а всякое мастерство, как известно, приходит с опытом, и чем данный вид деятельности объективно сложнее, тем совершенство является к человеку позже. Вот почему представленные здесь стихи с поэтической точки зрения не имеют никакой ценности и должны рассматриваться просто как "свидетельства эпохи" или как осколки моих дневников, только написанные в рифму. Именно их техническое убожество послужило причиной того, что с годами, переписывая стихи прежних лет из одной тетради в другую, я все более сокращал и выкидывал этих "первенцев", доколе от них почти ничего не осталось.

Впоследствии, уже разменяв четвертый десяток, я в конце концов осознал, что истинная (для меня) ценность этих раритетов - не поэтическая, а сугубо биографическая; и тогда, в 1997 году, при перенесении моего "поэтического наследия" из тетрадей в компьютер, многие ранние стихи были восстановлены по памяти. Однако беда заключалась в том, что к этому времени многое за давностью лет просто забылось, и сильнее всего от забывчивости пострадали именно ранние стихи. Наконец, в декабре 1999 года, когда производился массированный пересмотр архивных материалов в формате Word'a, я потратил около месяца на максимально возможное восстановление всех стихов вообще; они были также снабжены краткими комментариями. Затем, в начале 2002 года, я конвертировал Word'овский архив в HTML.

Стихи 1976 года были немногочисленны, длинны, технически очень слабы и производились скорее усидчивостью, чем вдохновением. Колебаний в интенсивности творчества не заметно, на протяжении года оно выглядит почти равномерным. Добрая половина стихов, несмотря на все старания, так и не пошла дальше черновиков. В отношении моего мастерства 1976 год резко делится на два периода: весну-лето и осень. До этого "водораздела" в четверостишиях либо рифмовались только две строки (да и те в основном на глаголы), либо они принимали форму восточных рубаи. Осенью же ко мне стала наведываться муза, вследствие чего четверостишия обрели попарную рифмовку строк, а качество стихов на порядок выросло; собственно говоря, лишь теперь их оказалось возможным считать стихами.

76-1 / Летом на даче

Этот самый первый из юношеских стихов (который я, разумеется, гордо именовал поэмой) состоял поровну из описания мелких эпизодов дачной жизни и также насмешек над соседями; первое (в глуши февральских морозов) грело душу мне, над вторым охотно потешались родители. Техническое качество этого "первенца", естественно, не выдерживает никакой критики.

( 2 )

Солнце горячей палит,
Над дорогой пыль висит.
Развалясь в тени сирени,
Тимка, хвост поджавши, спит.

Чей-то стон судьбу клянет.
Из бурьяна звук идет.
То Кулигина крапиву
С тихой яростью дерет.

Много лет идет война,
Но победа не видна,
И Кулигина испила
Чашу горькую до дна.

Если здесь она дерет,
То крапива там растет;
Коль она туда пойдет,
Будет все наоборот.

Куст рябины шелестит:
Под кустом сосед сидит,
Чтобы ягоды не сперли,
Он внимательно следит.

А на улице народ:
Грузовик навоз везет,
За умеренную плату
Садоводам продает.

( 5 )

Опершись рукой на вилы
И имея грустный вид,
Старый Шведов исподлобья
На терновники глядит.

Много лет назад он как-то
Сад украсить вдруг решил
И поэтому, наверно,
Два терновника купил:

В чистый торф их посадил,
Удобрением полил
И за ними, дорогими,
Сам ухаживать решил.

Как от дома до сарая
Шведов ходит и ревет:
Бедный маленький терновник
Совершенно не растет!

Но терновник вдруг ожил,
Всю крапиву истребил
И для пробы, для начала
Шестьдесят ростков пустил.

Их решили корчевать.
Только где силенок взять? -
Два росточка уничтожат,
Прорастут же двадцать пять.

Шведов из последних сил
Весь участок перерыл;
Все кругом перелопатил,
Но терновник победил.

Вот уже который год
Шведов наш в депрессии,
А терновник окаянный
Множится в прогрессии.

Как от дома до сарая
Шведов ходи и ревет:
В скором времени терновник
Все посадки изведет!

( 7 )

Поздний вечер настает,
За стеною дед поет.
Мама чашки убирает,
Папа мух рубашкой бьет.

Слабо запад серебрится,
На траву роса ложится.
Тупорылым силуэтом
Грузная сова кружится.

Наклонив свою главу,
Шведов шупает траву:
Коль трава совсем сухая -
Быть ненастью поутру.

Вот уже совсем стемнело,
Звезд зажегся хоровод,
Да Кулигина крапиву
Все по-прежнему дерет.

Садоводы спать ложатся,
Гаснут огоньки в домах,
Только изредка собаки
Лай заводят во дворах.

Лишь господствует содом,
Где находится наш дом:
Белка с Тимкой громко лают,
Воют, злятся и играют.

Ныне путник запоздалый
Или вор любой ночной,
Думая, что жизнь дороже,
Нас обходят стороной.

( 8 )

Ночь глухая настает,
Над шоссе луна встает
Да вдали, за перелеском,
Поезд замедляет ход.

Тучи тянутся с востока;
Дует слабый влажный ветер;
Низко к западу склонившись,
Яркая Венера светит;

Остро звездочки мерцают,
Красный Альтаир горит
И среди других созвездий
Мутно Млечный Путь блестит.

Вдоль по югу небосклона
Желтая луна ползет,
На равнину и поселок
Тихо свет янтарный льет.

Вдалеке трава шуршит:
Чей-то силуэт бежит
И, на звезды озираясь,
По большой нужде спешит.

За домами, за дорогой
Еле теплится восход.
Чуть светает. Понемногу
Снова утро настает.

Эта заключительная часть "поэмы" резко выделяется из всего, что я когда-либо писал ранее, выраженным лирическим началом, хотя и наивным по форме. Ибо прежде я, подобно всем детям, считал достойными описания лишь конкретные людские поступки или их же диалоги, а вовсе не красоту природы. Самое последнее четверостишие имеет попарную (и притом хорошую) рифмовку строк. Здесь я значительно забежал вперед: эта техника войдет в постоянное употребление лишь полгода спустя.

24-29 февраля 1976 года

76-2 / Перед ненастьем

Победоносно завершив первую "поэму" о даче (а надо заметить, что свои сочинения я практически всегда бросал на половине), я с воодушевлением приступил ко второй, посвященной приходу ненастья, что вызывало у меня некий мистический трепет. Однако работа затянулась и вскоре была брошена - в немалой степени потому, что обыкновенное наступление непогоды превратилось у меня в какую-то вселенскую катастрофу, из-за чего стихи, написанные серьезно, со стороны воспринимались как фарс. Я успел сочинить только самое начало, которое со временем также было уничтожено и затем частично восстановлено по памяти.

Вечером трава сухая,
Над дорогой пыль клубится,
А по краю небосклона
Муть тяжелая дымится.

Распухая и тускнея,
Словно на кого-то злится,
В это марево густое
Солнце красное садится.

Душный ветер постепенно
Дуть с заката начинает
И порывами на поле
Мусор в воздух поднимает.

После каждого порыва
Лес тревожно затихает,
А на западе, над лесом,
Мрак багровый угасает.

Ожидая непогоду,
Садоводы хлам сжигают,
И, куда ты взгляд ни кинешь,
Дымно огоньки мерцают.

Многие, собравши вещи,
Лесом к станции стремятся
И единственно мечтают
Засухо в Москву добраться.

Бесконечной вереницей
По дороге пробегают
И ботинками своими
Тучи пыли подымают…

Начало марта 1976 года

76-4 / Дорога в Киев

Стихотворение было написано прямо в поезде (так сказать, "с натуры"), на котором мы с родителями ехали осматривать Киев, и относится к местности к северо-востоку от него. Об этом же "прозаически" рассказывалось здесь.

Над бескрайнею равниной
Тускло утро настает.
Поезд наш цепочкой длинной
С перестуком вдаль ползет.

Ни холмов, ни перелесков -
Степь, куда ни кинешь взгляд;
Холод, грязь, да кучки снега
Мутно пятнами блестят.

Иногда на косогоре
Деревенька вдруг мелькнет
Или серою платформой
Полустанок проплывет.

Убегая вдоль каналов,
Исчезают меж полей
Дымно-серые полоски
Южных длинных тополей.

24 марта 1976

76-5 / Русановка

Крайне неудачные стихи, описывающие Киевский "жилмассив" Русановку, где мы остановились в гостинице. Также сочинены прямо на месте, затем уничтожены и вновь восстановлены по памяти.

( 1 )

Мы в Русановке живем:
Хлеб жуем и воду пьем,
Спим, едим и рано утром
На экскурсии идем.

Нам в гостинице "Химстрой"
Дали номер небольшой;
Он нам в нынешнее время
Заменяет дом родной.

За окном встает рассвет;
За стеной скрипит сосед,
А другой, прикрыв задвижку,
Не пускает в туалет.

В коридоре пол немыт,
Тускло лампочка коптит
И густыми облаками
Вонь табачная висит.

Все встают в восьмом часу.
Папа, почесав в носу
И достав карманный ножик,
Отрезает колбасу.

Мы садимся за столом,
Чай хлорированный пьем
И с огромным наслажденьем
Колбасу и сыр жуем.

Временем не дорожим -
Долго картою шуршим,
Дверь входную запираем
И на улицу спешим.

Чай хлорированный пьем - в Киеве была ужасная водопроводная вода. Впрочем, удивляться не стоит: земля там переполнена военными захоронениями, а наша поездка пришлась на самое половодье.

Апрель 1976

76-6

Лето 1976 года выдалось дождливым, иной раз ливни хлестали целыми сутками, и в отсутствие родителей мы с дедом скучали, запершись дома. Стихотворение писалось несколько дней, сидя в мансарде. Как и все предыдущие стихи, было уничтожено и почти целиком восстановлено по памяти; впрочем, отдельные строфы могут быть перепутаны местами.

Третьи сутки напролет
За окошком ливень льет
И, стекая вниз по крыше,
С силою по лужам бьет.

Вдоль по небу там и тут
Тучи черные ползут
И с собою мерзкий холод
И дожди они несут.

Через серый небосвод
Мокрый ветер их несет,
В щели дома задувает
Да в саду деревья гнет.

На окне весь день подряд
Тускло капельки блестят,
А за ним кусты рябины
Заунывно шелестят.

Нас опять сплошной циклон
Обложил со всех сторон.
День-деньской сидим мы дома
Да взираем из окон,

Как наш старый бедный сад,
Пересохший год назад,
Ныне, словно пруд худой,
Полностью покрыт водой.

На дорогах, как всегда,
Смачно хлюпает вода,
Кое-где в большие лужи
Набираясь без труда.

Вон по улице бредет
Одинокий пешеход:
Палкой лужи промеряет,
А потом рискует вброд.

В лыжной куртке, как атлет,
Боевой Коврижкин-дед
Ковыряет вдоль дороги,
Чтоб ушла вода в кювет.

Боже! Сколько же воды!
Все лужайки - как пруды.
Много лет у нас в округе
Не было такой беды.

Уж ворчи иль не ворчи -
Дома целый день торчи,
Спи, читай, да карты действий
Мировой войны учи.

И куда ж гулять идти,
Коль залиты все пути,
Если даже до калитки
В сапогах нельзя дойти?

А внутри тепло стоит,
Печка ласково журчит,
Жизнерадостную песню
Громко радио кричит.

Я у вешалки сижу,
Чай с консервами глушу,
Мух давлю, да скуки ради
Эти вот стихи пишу.

Июль 1976

(...) Успехи в попарной рифмовке строк, достигнутые к концу августа, так меня вдохновили, что я, не откладывая, сочинил два не слишком длинных стихотворения, которые свидетельствовали, что время примитивных форм кончилось. Правда, в стихах шуточного типа они встречались и в следующем году, но лишь в качестве исключения. - Таким образом, с конца августа 1976 года у меня наступила эпоха технически грамотного стихосложения.

76-9

Кончен день. Приходит вечер,
Тьма ложится на гранит.
Лишь подобно жаркой печи
Над рекой закат горит.

С неба мягко звезды светят,
Блики гаснут вдалеке,
Огоньков цветные плети
Отражаются в реке.

Воздух тепл и неподвижен.
Утомленный ветер спит,
Лишь слегка листвою вишен
На газонах шелестит.

Меж деревьев бродят пары.
Накаляясь изнутри,
Вдоль дорог и тротуаров
Засветились фонари.

Быстро небосвод темнеет,
Ночь приходит чередом,
Люд в кровать спешит скорее,
Тихо засыпает дом…

Конец августа 1976

Сочиняя этот стих, я представлял себе теплый летний вечер, Фрунзенскую набережную и огоньки Парка Культуры, отражающиеся в черной речной воде.
…накаляясь изнутри - весьма неудачное выражение, ибо оно может быть отнесено и к предыдущей строчке…

76-10

Звезды меркли. Ночь кончалась.
Над рекой поплыл туман.
В темном небе быстро мчались
Тучи вдаль, как караван.

Посветлело. Зашумели
Потихоньку тополя, -
И под солнцем заблестели
Бородинские поля.

Изумрудною листвою
Ярко вспыхнули кусты;
Осветились над рекою
Батареи и мосты.

Из центральной батареи
Плотным клубом голубым
Поднялся, над полем рея,
В поднебесье первый дым,

А за ним - другой, десятый…
Перестрелка занялась,
Двинулись войска по скатам,
Миг - и битва началась.

Конец августа 1976

76-11 / Сентябрь

Я уже отмечал, что всплески стихотворной активности бывали у меня приблизительно раз в месяц, и я называл их "максимумами". Судя по всему, первый из таких "максимумов", еще довольно слабо выраженный, имел место в конце августа. А через месяц, в конце сентября, муза впервые явилась ко мне всерьез и даже задержалась на несколько дней. Первым результатом стал данный стих - написанный технически грамотно и, сверх того, с настроением.

Над городом серые тучи
Нависли сплошной пеленой.
Ползут всю неделю тягуче
На запад волна за волной,

И город в теченье недели
Погружен в сырой полумрак,
Как будто на местность надели
Нечищеный серый колпак.

На улице сильная стужа,
Опавшие листья шуршат,
Большие широкие лужи
Везде на асфальте стоят,

Стекают ручьи по дорогам,
Стучит по карнизу капель.
Казалось, еще бы немного -
И скоро начнется метель.

Дождь сыплет косыми рядами,
Пожухлой травой шелестит,
Да ветер трясет проводами,
Над мокрым асфальтом свистит.

А вечером быстро темнеет,
Тускнеет в дождях небосклон.
Густые неясные тени
Сползаются с разных сторон,

И шлепают капли по лужам
Во мглистой ночной темноте;
Лишь стужа становится хуже,
Да краски немножко не те.

Но вот на востоке светает,
Кончается дождь проливной.
Туман над землей вырастает
Молочной отвесной стеной.

Ненастное утро приходит,
Светлеет слегка пелена.
Циклон все еще не уходит,
Все та же картина видна.

Все тот же порядок. Известно:
К полудню рассеется мгла,
И теплая морось отвесно
Начнется, как прежде была;

Потом разойдется сильнее,
В порядочный дождь перейдет,
По мокрым московским аллеям,
Шумя, пузырями пойдет.

И так день за днем пролетает,
Идет заколдованный круг.
Недавно мы, утром вставая,
Снежинки увидели вдруг.

Большие резные пушинки,
Качаясь, летели в траву,
Покрыли кусты и ложбинки
Сентябрьским днем наяву.

Конечно, недолго лежал он,
Непрочный белесый налет,
Но людям примета сказала
О ранней зиме в этот год.

Становится все холоднее.
Заклеены щели в окне.
Тихонько журчат батареи
Горячей водой на стене.

У деда морозец снаружи
Сквозь дверь проникает подчас,
И дед, чтобы не было хуже,
Забить ее хочет сейчас.

Вот так и живем мы степенно.
Подходит зима чередом,
Недели бегут постепенно,
Да капает дождь за окном.

24 - 28 сентября 1976

76-14 / Осенью на даче

С неба капает вода -
Впрочем, так же, как всегда.
Дождь залил окрестность.
Наступает выходной.
Мы, покинув дом родной,
Приезжаем в местность,

Где участок наш стоит,
Жидкой грязью весь залит,
Что вполне обычно.
Нам рябину собирать,
Тощий лук да репу драть
Под дождем привычно.

Вянет старая трава,
Осыпается листва,
Дует сильный ветер;
Небо мутной пеленой
Протянулось надо мной -
Мол, грусти о лете!

Разных хлопот полон рот:
Обработать огород,
Выкопать картошку,
Перемыть, упаковать
Да в квартиру доставлять
Надо понемножку;

Грязь с участка соскрести,
От нее траву спасти
К будущему году,
Банки-склянки выносить,
А потом бурьян косить
В мокрую погоду.

Листья выставив вперед,
Из земли крапива прет
Вместе с сорняками;
Мы от ярости орем
И втроем ее дерем
Тяпкой и руками.

Сзади - заросли, песок,
Штабеля гнилых досок
Да кусок компоста;
Гниль всю эту разобрать,
С глаз долой ее убрать
Нам, увы, не просто.

Льем потоки горьких слез:
Не завозят нам навоз
Вот уж три недели;
Нет на складе черенков
(Говорят, набор таков)
Тех, что мы хотели.

В грязь до половины влип,
Под березой вырос гриб,
Длинный и червивый;
Ходим, смотрим на него,
Поощряем: "Ничего,
Все-таки красиво".

Словно наш старинный друг,
Кошка серая вокруг
Бегает, мяучит,
Хвост поставила трубой,
Им качает над собой,
Колбасу канючит.

Мы сосиску достаем
И, подумав, отдаем
Кошке половину;
Та от радости мурчит,
Рвет сосиску и урчит,
Круто выгнув спину.

Октябрь 1976

76-17

С радостью ощутив в конце октября новое явление музы (что тогда для меня еще было в диковинку), я решил "не растрачивать порох зря", а довести до ума старые недоделки. В первую очередь к ним относились три весьма посредственных стихотворения о поездке в Киев. Я собрался дополнить их таким количеством новых главок, чтобы в итоге вышло полное стихотворное описание той поездки. Следом за описанием "жилмассива Русановка" в "Киевском цикле" должно было идти посещение Софийского собора, который произвел на меня очень плохое впечатление - как по удручающей пустоте внутри (смотреть было нечего), так и по толпе осаждавших его туристов.

По Крещатику идем.
Поворот направо.
Вместе с нами тем путем
Движется орава.

Впереди - Софийский храм,
Мощный, неуклюжий;
За дверьми царит бедлам,
Гам стоит снаружи.

Давка, шум. Толпа кричит,
Что-то возражает;
Билетер на всех ворчит,
Щеткой угрожает.

Только зря они стоят,
Зря толпятся тесно:
Там, в музее, говорят,
Малоинтересно.

Ну зачем же так переть
И кричать напрасно?
Что в музее том смотреть -
Никому не ясно.

Ряд обшарпанных колонн,
Треснувших маленько,
Лики выцветших икон
Кое-где в простенках.

Правда, вам покажут гроб
Князя Ярослава,
Сразу экскурсантов чтоб
Удивить на славу.

Лишь экскурсия пройдет -
Уж бежит другая;
Экскурсантов наперед
Строгостью пугают:

"То не делай! Там не стой!
Прекрати сморкаться!
У колонны станьте в строй -
И не сметь пихаться!"

Площадь храма велика,
Но проход ничтожен -
Шириною в три шага
Людям отгорожен.

Из толкучки, кутерьмы
Еле вылезаем.
Вероятно, больше мы
Здесь не побываем…

19-21 октября 1976

76-18

Много сотен тысяч лет
Над землей проплыло.
Не найдете вы ответ,
Что в то время было.

В те глухие времена,
Как считал я в детстве,
Процветала мух страна
С осами в соседстве.

С гор сползали ледники,
Мамонты кричали, -
Мухи рыли рудники,
Нефть и газ качали,

Строили дома, пути,
Армию имели,
Чтоб границу перейти
Дикари не смели.

Мухи были, говорят,
Дьявольского роста.
Перебить их всех подряд
Было б вам не просто.

За горами, за рекой
Осы проживали
И частенько год-другой
С ними воевали.

Мухи били ос в упор,
За хвосты таскали;
Если мало было - хлор
На врагов пускали.

Войны страшно много зла
Мухам приносили:
Осы жгли дома со зла,
Жителей косили.

Но кончался смертный бой,
Залпы прекращались,
Мухи толпами домой
К семьям возвращались;

Снова жизнь у них текла
Мирно и беспечно.
Мухи брались за дела -
До войны, конечно.

19-21 октября 1976

76-19 / Вьюга

Однажды в Москву прибыл с визитом тогдашний президент Франции Жорж Помпиду. По устоявшейся советской традиции, на пути от Внуково до Кремля его "встречали" толпы москвичей, размахивавших флажками. Их насильно согнали сюда с рабочих мест. Вдоль Ленинского проспекта дул пронизывающий ветер с острым колючим снежком. Мама в тот день зачем-то ездила в филиал своего института, расположенный в Донском монастыре, и на обратном пути вынуждена была тащиться пешком до метро "Октябрьская". Она промерзла до костей и за ужином от всей души костерила "чёртова Помпиду". Под впечатлением ее эмоций я написал стих, в котором мне впервые удалось передать ритм кружащегося снега. Важно отметить, что этот ритм сам собою явился ко мне, и позже я с удивлением обнаружил, что это фактически был ритм вальса, или, по-стихотворному, дактиль. Это лишний раз доказывает, что удачные стихи рождаются свыше, их невозможно "высосать из пальца".

Небо свинцовое,
Даль серебристая,
Вьюга пуховая,
Снежная, мглистая.

Сыплется кучами,
В рот забивается,
Белыми тучами
Кверху взвивается,

Свищет пронзительно,
Вихрем проносится,
К югу стремительно
Ветром уносится;

Тонкой тесемкою
Вровень с машинами
Гонит поземку
Проспектами длинными.

Люди по улице
Бегом спасаются,
Ежатся, щурятся,
Вниз пригибаются;

Громко сморкаются,
Крутят затылками:
Льдинки впиваются
Острыми вилками.

Конец октября 1976